На заре

— Экая досада! — вскричал Ярон. — Такой сазан сорвался! Пожадничали, Зосима Варлаамович.

— Спасать надо человека, а вы о сазане, — гневно бросил Гурий и приказал мотористу включить мотор.

Из воды показалась голова Комаровского.

— Правее держитесь, — крикнул он, отфыркиваясь. — Тут мелко, того и гляди, застрянет ваш баркасик.

Держа над головой удилища, он двинулся к берегу, таща за собой очумелых сазанов. Нескладной фигурой он напоминал пивную бочку на двух чурбанах. Мокрая полотняная рубашка с широко расстегнутым воротником прилипла к сутулой спине, похожей на опрокинутое деревянное корыто. Грузно ступая по илистому дну, он наконец выбрался на пологий берег, вытащил сазанов и принялся снимать их с крючков.

Баркас причалил к помосту. Жуков, разглядев Комаровского поближе, мысленно воскликнул: «Отродясь не видывал такого! Ни дать ни взять — горилла!»

Гурий присел на корточки рядом с Комаровским, погладил темно-золотистую чешую сазана, лежавшего на примятой траве.

— С двухмесячного поросенка будет! Повезло вам, Зосима Варлаамович!

— И де там повезло, отец Гурий! — буркнул Комаровский. — Без мала не утоп через них, окаянных. — Он переобул сапоги, поправил веревку на животе и остановил глаза на Жукове — А я вас чтой-то не помню…

Гурий познакомил его с Жуковым, спросил:

— А как насчет обещанного, Зосима Варлаамович?

Комаровский откинул со лба мокрые волосы.

— Кое-что добыл…

— Что именно? — оживился Гурий.

— Да отето… пять винтовок, ручной пулемет и шесть ящиков патронов, — перечислил Комаровский и тут же предложил: — Токо вам немедля надоть забрать всю эту штуковину, а то отето… коли б какой неприятности не вышло.

— Где же вы все это достали? — полюбопытствовал Ярон.

— Да отето… люди позапаслись, когда здеся красные улагаевцев били. Теперича мне передали…

— А может, у кого что-либо еще найдется? — спросил Жуков.

— Боле нетути… я все собрал.

— А на других хуторах?

— Отето, я не пытал. Надоть поспросить у людей.

— Брат Федор, — обратился Гурий к монаху, — отправляйся с Зосимой Варлаамовичем на хутор, а мы тебя здесь подождем.

XXI

В день рождества пресвятой богородицы в монастыре еще спозаранку начали готовиться к встрече Евсевия.

Сюда из всех близлежащих станиц и хуторов ехали и шли богомольцы.

В одиннадцатом часу утра на греблю[687] въехала пароконная тачанка, на которой восседала чета Бражниковых — Марфа Кузьминична и Константин Тихонович. Монах-дворник широко распахнул ворота, и Бражниковы въехали во двор. У веранды гостиницы, предназначенной для состоятельных богомольцев, Марфа Кузьминична толкнула локтем мужа в бок, сказала властно:

— Коташа, помоги мне!

— Сию минуточку, душенька! — Константин Тихонович, кряхтя, с трудом сошел вниз, подал руку жене.

К тачанке подбежал молодой послушник, проворно подхватил купчиху под локоть и промолвил елейно:

— Для вас, Марфа Кузьминична, нумер уже приготовлен.

— Благодарствую, дорогой, — сказала Марфа Кузьминична, обмахивая раскрасневшееся лицо платочком.

На веранде они повстречались с Комаровским.

— А… а… вот и Зосима Варлаамович! — обрадованно вскричал Константин Тихонович. — Нижайшее вам почтение!

— Так же и вам, — буркнул в ответ Комаровский.

— Где наш нумер? — не останавливаясь, обратилась Марфа Кузьминична к послушнику.

Монах метнулся в коридор, открыл первую дверь слева.

— Прошу сюда. Нумер самый удобный в гостинице, с видом во двор.

Марфа Кузьминична окинула суровыми глазами комнату, устланную узорчатым персидским ковром, грузно подошла к круглому столику, опустилась в кресло. Константин Тихонович уселся на мягком диване. Комаровский остановился на пороге и, взявшись руками за дверные косяки, проговорил:

— Отето, можно теперь и отдыхать.

В храме все еще продолжалась утреня. В открытые окна номера вползало тягучее, монашеское чтение акафиста в честь пресвятой богородицы. Марфа Кузьминична вытерла платочком вспотевшее лицо и шею, вздохнула:

— Фу, какая невыносимая жара! Как в бане. — Она покосилась на Комаровского, торчавшего в дверях, махнула рукой: — Уходите, Зосима Варлаамович, я буду переодеваться!

Комаровский нехотя пошел на веранду.

Когда в храме закончилось богослужение, к Бражниковым в номер явились Ярон, Жуков и Комаровский. Марфа Кузьминична была уже в светло-серой кашемировой юбке и белой шелковой кофточке. Комаровский бесцеремонно занял место у зеркала между двумя окнами с железными переплетами, сказал:

— Отето, я недавно балакал с одним человеком, что сейчас деется в горах у генерала Хвостикова.

— И что же там делается? — спросил Ярон.

— Не доведи господи! — Комаровский махнул рукой. — Полный разгром. Хотя бы англичаны або ж американцы помогли.

— Англичане и американцы больше интересуются нашими нефтяными залежами да золотыми приисками, чем судьбой русского самодержавия, — заметил Жуков.

Марфа Кузьминична обернулась к нему:

— А вы, господин войсковой старшина, как считаете, кто же возьмет верх: белые или красные?

Жуков пощипал усики, усмехнулся.