На заре

Фердаус взяла его под руку, промолвила ласково:

— Что же ты стоишь на пороге? Заходи в дом.

Хубиев взглянул в ее глаза:

— Я должен ехать в Учкулан и найти Аскерби. Если он окажется в руках Барисбия или Мурзакулы, то мы уже никогда не увидим его.

— Ну побудь хоть немного со мной, — попросила Фердаус. Ведь ты страшно устал. Я вижу по твоему лицу.

— Нет, надо ехать! — ответил Хубиев и обернулся к красноармейцам: — Не расседлывайте коней.

Но ехать не пришлось. В воротах усадьбы показался Карабашев. За ним, в окружении всадников, следовали две подводы. На передней восседала игуменья — мать Раиса.

Хубиев сбежал с крыльца навстречу Карабашеву.

— Жив? Слава аллаху, вернулся! Нашел лошадей?

Карабашев весело прищурился:

— Искал одно, а нашел другое, — и указал на подводы: — Тут, брат, не на один табун хватит.

Он приказал отправить возчиков в подвал, а тюки перенести в дом. Видя, что игуменья все еще сидит на подводе, крикнул:

— Слезай, матушка, приехали!

Игуменья, кряхтя, неохотно слезла с подводы.

Из дома вышла Фатима, остановила удивленный взгляд на игуменье:

— И вы, матушка, здесь? В гости пожаловали?

Старуха указала посохом на Карабашева.

— Это он, твой разлюбезный муженек, силком привез меня сюда. Арестовал! И совсем зря.

— Э нет, божья угодница, совсем не зря, — покачал головой Карабашев.

Красноармейцы перенесли тюки в зал.

Когда Карабашев рассказал, что содержится в тюках и каким образом награбленные сокровища Хвостикова попали в его руки, Хубиев покосился на игуменью, нахохлившуюся в кресле, сказал:

— С Хвостиковым заодно действуете?

— Не возводи напраслины, — огрызнулась игуменья. — Зачем он мне, супостат такой? Не виновата я.

— Ничего, разберемся, — нахмурился Хубиев. — Не виновата — отпустим, а виновата — судить будем.

— Ишь ты, судить! — сказала игуменья, чувствуя, как ее начинает знобить от страха. — Кто посмеет судить меня, старуху, безгрешную рабу божью? Как-никак двадцать лет на игуменстве сижу.

— Двадцать лет держалась, а на двадцать первом, видно, не устояла перед соблазном дьявола! — заметил Карабашев.

XIX

Во второй половине дня в усадьбу приехал Атарбеков. Хубиев и Карабашев проводили его к тюкам.

— Что же в них? — спросил Атарбеков.

— Золото, серебро и драгоценные камни. Все в изделиях, — ответил Карабашев.

— Да, вам повезло, товарищ Карабашев. Как говорится, на охотника и зверь бежит.

Атарбеков закурил, весело сощурился.

— Между прочим, во время ареста Кочкарова произошел забавный случай. Как только были получены от вас сведения о захвате этих тюков, я отправился из Зеленчукской в Кисловодск и рассказал начальнику ЧК в Кисловодске о подводах, принадлежащих некоему Кочкарову. Ну, начальник отдал приказ об аресте помощника начальника Кисловодского отряда по борьбе с бандитизмом Барака Кочкарова. И того немедленно посадили под замок. Тотчас же в ЧК примчался сам начальник отряда и стал доказывать нам, что Барак Кочкаров честный человек. А в это время вторая группа чекистов доставила настоящего виновника — адъютанта генерала Хвостикова Бабулу Кочкарова, задержанного на квартире, в которой тайно жила жена Хвостикова. Ошибку, конечно, мы тут же исправили.

— Ну и что Бабула? — спросил Хубиев.

— Пока молчит, — ответил Атарбеков. — Его должны вот-вот привезти сюда. Думаю, здесь у него язык развяжется.

Карабашев и Хубиев начали вспарывать тюки. Фатима и Фердаус раскладывали на рояле, столах и стульях золотые и серебряные вещи. В большом ларце из слоновой кости был обнаружен пространный список всех ценностей, свидетельствовавший о том, что главнокомандующий «армией возрождения России» вел тщательный учет награбленного. Хубиев подал Атарбекову увесистую парусиновую сумку. На ней химическим карандашом было выведено: «7 фунтов 2 золотника[677]. Зубов —723 шт., коронок — 831 шт.».

— Сколько жертв! Сколько крови пролито из-за этих вещей! — задумчиво, с душевной болью промолвил Атарбеков. — Можно ли простить такое?

Чекисты привезли Бабулу Кочкарова. Когда его со связанными руками ввели в зал, он, покосившись на золото, опустил глаза.

— Откуда это у Хвостикова? — спросил Атарбеков.

— Моя ничего не знает, — мотнул головой Кочкаров.

— Не лги! Здесь в списке под номером первым числится «ковчег[678] серебряный, позолоченный, на четырех ножках, вышиною 14 вершков[679], о двух этажах…». Вот он, на рояле стоит. Видишь? Каким образом он попал к вам?

Кочкаров пошевелил затекшими руками.

— Эта кайчеч, вот эта крест золотая и эта евангелик с алмазами брала поп Валерьян из своя церковь. Когда его помирал, генерал Хвостиков взяла себе все это.

— Ну, а вот эти серьги, кольца, броши, цепочки, браслеты откуда? — спросил Атарбеков.

— Эта Кисловодск и другой станица, — ответил Кочкаров. — Моя не знает. Все эта Джентемиров брала.

Карабашев открыл старинную шкатулку. Она была наполнена золотыми нательными крестиками.

— Тоже с убитых сняты, — заметил Атарбеков. — Привести игуменью.

Едва переступив порог, та уставилась на сокровища, размашисто перекрестилась:

— Господи Иисусе! Сколько добра тут всякого!