На заре

— Нет, — мотнул головой Улагай. — Два дня тому назад я прибыл в Гагры и после встречи с Султан-Клыч-Гиреем и Крым-Шамхаловым решил выйти через Рицу вам на помощь.

— За помощь большое спасибо! — сказал Хвостиков — Вы прибыли как нельзя кстати.

— Что с вашей рукой? — спросил Улагай.

— Пустяки, — отмахнулся Хвостиков. — Заживет. В душе рана — та пострашнее. Не знаю, справлюсь ли с ней. Разгром армии… и жену потерял…

Улагай сочувственно вздохнул:

— Да, слишком много испытаний выпало на нашу долю в это смутное время.

* * *

В двенадцатом часу войска снялись с бивака, двинулись в путь. Узкая долина Мзымты постепенно начала расширяться, и наконец на фоне живописных склонов Аибги открылись постройки Рудника[733].

Лука остановил коня, посмотрел в бинокль.

— Доложи главнокомандующему, что в поселке красные, — сказал он связному.

Тот наметом пустился в обратную сторону. Лука приказал всадникам спешиться, залечь на берегу Мзымты. Придерживая на боку саблю, он взбежал на небольшую скалу и начал вести наблюдение за Рудником.

Хвостиков решил атаковать красных в лоб.

Лука вместе с казаками, крадучись за кустами, пошел в наступление.

Улагай со своими конниками взял правее, в обход Рудника, чтобы на перевале Псеашхо соединиться с двумя хвостиковскими кавалерийскими полками, отступавшими с Кубани по Уруштену, и с ними правым флангом выйти на Красную Поляну.

Под Рудником завязалась перестрелка с заставой Ахтарского батальона. Чоновцы отошли к селению Эстосадок, но попали в окружение и почти все полегли в рукопашной схватке. Лишь одному Шмелю удалось скрыться.

Бойцы двух эскадронов Ахтарского батальона занимали оборону на северо-восточной окраине Красной Поляны.

Аншамаха, как горный жаворонок, забрался на ветку каштана и внимательно оглядывал местность.

Под каштаном стоял Метеор.

И вдруг Аншамаха увидел Шмеля, выбежавшего на дорогу из молодого березняка. Он мчался, перепрыгивая через рытвины. Аншамаха понял — случилось недоброе, быстро спустился с каштана, побежал навстречу Шмелю.

— Где остальные? — крикнул он на бегу.

Задыхаясь, Шмель сообщил о разгроме заставы.

Аншамаха приказал коноводам увести всех лошадей к Греческому мосту[734] на Мзымте, а чоновцам приготовиться к бою. Бойцы залегли в укрытиях, за бревнами, замшелыми заборами и плетнями.

Из зарослей появились хвостиковцы, открыли стрельбу и с криками бросились в атаку.

Ахтарцы повели ответный огонь, но не выдержали напора, дрогнули, пустились в бегство. Аншамаха высоко поднял карабин, преградил им путь:

— Стойте, братцы! Стойте!

В это время с правого фланга в поселок ворвалась конница Улагая и начала рубить растерявшихся чоновцев.

XXXI

Колонны хвостиковцев и улагаевцев запрудили узкие улицы. Обозы с продовольствием, снаряжением и беженцами размещались на высоком берегу Мзымты.

Карательный отряд остановился неподалеку от «царского домика»[735]. Сюда же пригнали пленных, среди которых оказался и Аншамаха. В разорванной рубашке, в сбившейся на лоб шляпе, он с ненавистью смотрел на конвойных.

Лука медленно прошелся вдоль шеренги пленных. Черная ряса придавала ему какой-то особо устрашающий вид, и он походил на грифа, высматривающего добычу.

У домика, в тенистой аллее, сопровождаемый Баксануком и Даудом, показался Хвостиков. Его встретил Улагай, взял под локоть:

— Прошу в дом, Алексей Иванович.

К ним подошел Лука, доложил о пленных.

— Пусть подождут, — устало бросил Хвостиков.

На втором этаже, в просторном зале, генералы расселись за круглым столом.

Из соседней комнаты вышла молоденькая девушка с подносом в руках. Она проворно расставила на столе тарелки с закусками, две бутылки, рюмки и, поблескивая темно-серыми глазами, промолвила:

— Угощайтесь, пожалуйста!

Улагай ласково потрепал ее по плечу:

— Умница, умеешь угощать. Как же тебя зовут?

— Антонина Демьяшкевич, — ответила девушка, застенчиво теребя край черного фартука.

— Это дочь одного ветеринарного фельдшера, — пояснил Хвостиков, — Сама пришла к нам, добровольно.

— Какая молодчина! — воскликнул Улагай, — К тому же истинная красавица… Сколько же тебе лет?

— Пятнадцатый пошел, — ответила девушка.

Улагай восхищенно смотрел на ее лицо, на темно-каштановые волосы, гладко причесанные на пробор, на тугую косу с черным бантом.

— Что же ты не садишься, Тоня? — спросил он. — Пообедаем вместе. Рюмочку виски выпьешь?

— Спасибо, — улыбнулась Демьяшкевич, села за стол, чокнулась с генералом и осушила рюмку до дна.

— Да, здесь чудесно, — заметил Улагай, принявшись за жареную оленину. — Будто никаких бед не было.

— Ах, оставьте! — вырвалось с раздражением у Хвостикова. — Куда уж хуже!

— А я думаю, что мы еще повоюем! — неожиданно вставила Демьяшкевич. — Создадим в горах отряды и пойдем громить Советы!

— Правильно, Тоня! — поддержал ее Улагай. — Главное — не терять веру в победу!

— А я не разделяю ваш оптимизм, — угрюмо заметил Хвостиков. — Мы разбиты, сердца опустошены. Спасаемся позорным бегством. А дальше что? Скитания по чужбине? — Он выпил виски, откинулся на спинку кресла и обернулся к Улагаю: — Вам проще. Говорят, у вас родственники в Константинополе.