На заре

— Да, — подтвердил Улагай. — Старший брат. У него там недалеко от города своя дача «Мандра» и лесные разработки. Да и жену я туда сейчас переправил.

— Значит, вам чужбина не страшна, — усмехнулся Хвостиков. — А вот нам…

— Полноте, генерал, терзаться мрачными думами, — прервал его Улагай. — Запад не потерпит существования Советской России. Смею вас уверить, что уже готовится новый поход против большевиков. Мой брат, например, организовал у себя на даче школу для подготовки разведчиков-диверсантов. А в Константинополе имеется белогвардейский центр, который занят разработкой планов нападения на Советы… с кубанского плацдарма.

— Это хорошо! — воскликнула Демьяшкевич.

Хвостиков с усмешкой покосился на нее:

— Ты, девочка, все видишь в романтическом свете, а действительность — сплошной мрак. За нами гонится смерть, и, возможно, сегодня она настигнет нас.

Вошел Дауд, вскинул руку к папахе:

— Гаспадин генерал-майор! Моя привела большевик кыз — девчатка.

— Веди, — распорядился Хвостиков.

Дауд шмыгнул за дверь и тотчас ввел Марьяну Казакову. Хвостиков встал, взял ее за подбородок и, приподняв голову, заглянул в голубые глаза.

— Большевичка?

Казакова молчала. Улагай внимательно присмотрелся к ней и наконец узнал:

— Да это же дочь покойного войскового старшины из Приморско-Ахтарской Никиты Гавриловича Копотя. — Он медленно поднялся, подошел к пленнице: — Ты как сюда попала?

Казакова не ответила. Демьяшкевич с любопытством поглядывала то на нее, то на генералов.

— Ну? — Улагай встряхнул Казакову за плечи. — Почему очутилась у красных?

Демьяшкевич ободряюще улыбнулась пленнице

— Не бойся, говори. Тебя никто не тронет.

— Пожалуй, мы оставим ее у себя, — заявил вдруг Хвостиков. — Увезем в Константинополь…

— Нет, нет! — закричала Казакова. — Отпустите меня! Меня ждет дома мама. Она с ума сойдет!

— Как же ты доберешься туда? — спросил Улагай. — Кругом красные.

— Отпустите, Христом-богом прошу, — взмолилась со слезами Казакова. — Красные не тронут меня.

— Ах, вот как! — Улагай зло прищурился. — Выходит, своя у них?

Казакова громко заплакала:

— Пошла с ними… Боялась, что маму не пощадят.

— Схитрила, значит?

Казакова, заливаясь слезами, кивнула.

Глаза Улагая подобрели. Подумав немного, он сказал Хвостикову:

— Пожалуй, ее надо отпустить. Копоть служил нам верой и правдой.

— Спасибо, спасибо, господин генерал!

Хвостиков окликнул Дауда, распорядился:

— Отведи ее в штаб.

Генералы вернулись к прерванному обеду, но тут в зал влетел начальник разведки и доложил, что красные заняли Рудник и движутся к Красной Поляне.

— Надо немедленно уходить! — сказал Улагай.

— Как быть с пленными? — спросил начальник разведки.

— В расход! — ответил Хвостиков.

Колонну пленных погнали к морю. Все чоновцы попарно, рука за руку, были связаны телефонными проводами. Вокруг них, держа шашки наголо, шагала усиленная охрана. Впереди шел Лука. Аншамаха находился в середине колонны.

На шестой версте, миновав Греческий мост, колонна потянулась вдоль края семисаженного обрыва, нависшего над бушующим потоком. Как только она поравнялась с водопадом «Девичьи слезы»[736], Лука подал сигнал, и конвойные начали рубить пленных. Аншамаха рванулся в сторону, потянув за собой привязанного к нему чоновца, закричал:

— Товарищи, за мной!

И прыгнул с обрыва. Ударившись о камни и не чувствуя боли, он вскочил на ноги.

Чоновец, видимо, оторвался на лету, потому что рядом его не оказалось. Хвостиковцы открыли огонь с обрыва. Аншамаха бросился в реку и, лавируя меж огромных валунов, защищавших его от пуль, перебрался на противоположный берег Мзымты, скрылся в лесу

Чоновцы, следуя его примеру, тоже начали прыгать с обрыва, но мало кому удалось спастись.

* * *

Угасало солнце. По скалистым склонам гор, по макушкам вековых сосен и дубов, крадучись глубокими ущельями и ериками, на землю спустилась, дохнула прохладой тревожная ночь. Над рекой заклубились белые вороха тумана.

На передовой заставе красных, под голой скалой, вспыхнул костер. Испуганно заметались, затрепетали на кустах и деревьях ночные тени. Неподалеку сердито шумела Мзымта, неспокойно качал своими мохнатыми шапками лес. Зябко ежась, Шмель сел у костра, с тоскою уставился на огонь.

В кустах, облитых светом костра, затрещал валежник. Бойцы схватились за оружие. Но из темноты донесся знакомый голос:

— Отставить!

На освещенное место вышел Аншамаха — оборванный, промокший до нитки.

— Ой! — невольно вскрикнул Шмель. — Дядя Тереша! — И, бросившись вперед, спросил с надеждой: — А где же Марьянка?

— Как, разве она, это самое… не с вами? — помрачнел Аншамаха.

На ресницах Шмеля блеснули слезы:

— Нет ее… Говорил же ей, беги…

— Куда же она могла деться? — задумался Аншамаха. — Среди пленных ее не было.

Он сел к огню, чтобы просушить одежду.

— Как же это вам посчастливилось вырваться? — обратился к нему пожилой боец.

— Сам не пойму! — Аншамаха медленно обвел взглядом знакомые лица бойцов. — Просто не верится, что опять с вами. Какие же части тут поблизости?

— Под горою — отряд Ропота, — ответил кто-то хриплым басом.

— А кавбригада Демуса где?