От Народного Комиссара по иностранным делам Телеграмма Народного Комиссара по иностранным делам на имя французского министра иностранных дел Лейга[842]
.9 января два миноносца под французским флагом внезапно, без предупреждения и без всякой причины, атаковали русское судно «Эльпидифор», которое, потерпев вследствие этого аварию, вынуждено было укрыться под защиту береговых батарей. Этот акт необъяснимого насилия, последовавший вскоре за нападением французских миноносцев на «Зейнаб»[843]
, потопленный ими, может считаться доказательством системы, усвоенной французским правительством и равносильной правильным военным действиям. Российское правительство заявляет негодующий протест против этих варварских и неслыханных актов…Аншамаха, возвращая газету рыбакам, заметил:
— Только там в нападении участвовало… это самое… не два миноносца, а четыре.
— А ты откуда про то знаешь? — удивился старик.
Аншамаха рассказал им о разбойничьем налете французских миноносцев на «Эльпидифор».
— А здесь, — заметил один из рыбаков, — теперь Рябоконь со своей бандой разгуливает.
К рыбакам подошел милиционер, вооруженный винтовкой, закурил цигарку. Кутаясь в тулуп, он задержал взгляд на Аншамахе, и его глаза радостно блеснули:
— О, Терентий! Откуда ты взялся?
Аншамаха с удивлением уставился на него:
— Постой, постой! Перевертайло? Артем?
— Он самый! — обрадовался Перевертайло.
Аншамаха потряс его руку:
— Ну, здравствуй, друже! Как ты очутился тут?
Перевертайло махнул рукой:
— Э!.. Долго рассказывать… После лечения послали сюда.
— Да ты, кажись… это самое… здешний, — заметил Аншамаха.
— Из Петровской я.
— И что же ты тут делаешь?
— Милицией командую, — ответил Перевертайло и пригласил Аншамаху к себе.
В тесной комнатушке было тепло. На полице[844]
тускло горела лампа. Перевертайло подкрутил фитиль, снял с себя тулуп. Разделся и Аншамаха. Разговорились о том, как громили Улагая и Хвостикова, о живых и погибших товарищах.Снег на дворе не переставал сыпать. Морозный ветер посвистывал у обледенелого окна. Перевертайло присел на корточки и растопил печку. На плите зашумел жестяной чайник.
Сели ужинать.
— Значит, теперь у нас… это самое… новое областное правительство, — сказал Аншамаха.
— Да, — протянул Перевертайло. — В исполкоме тридцать шесть человек. Двадцать пять из них избраны съездом, а одиннадцать входят в состав комитета как представители отдельских исполкомов. — Он пододвинул Аншамахе миску с солониной: — Да ты ешь.
Вдруг долетел тревожный крик, затем прозвучали выстрелы. Перевертайло сорвал винтовку с гвоздя, бросился к окну и, увидев на берегу Протоки две горящие халупы, закричал:
— Банда!
Аншамаха сунул в карман несколько обойм и, схватив запасной карабин, вместе с Перевертайло выскочил из хаты. Небольшая караульная рота уже вступила в бой с бандой, но силы оказались неравными. Бело-зеленые наседали на нее со всех сторон, и она, отстреливаясь, постепенно пятилась к камышам. Вспыхнуло еще три хаты. Жители в панике разбегались кто куда. Перевертайло и Аншамаха с караульной ротой отступили в плавни.
На фоне трескучего пламени горевшей хаты появился Загуби-Батько. Бандиты стали подводить к нему схваченных посельчан, выстраивать в шеренгу; тех, кто оказывал сопротивление, избивали плетьми, прикладами. Загуби-Батько остановился перед ними, сказал озлобленно:
— Ну, бисовы души! Счастье ваше, что никого из наших хлопцев не убили, не покалечили. — И тут же приказал бандитам: — А ну-ка, хлопцы, снимите с них штаны да всыпьте горячих, чтобы не принимали у себя большевиков.
Бандиты начали расправу. А тем временем остальные из шайки уже рыскали по домам, шныряли в сараях, уничтожали пригодные для рыбной ловли снасти, грузили на свои розвальни награбленные вещи и продукты. В поселке не умолкали крики, плач женщин и детворы.
Загуби-Батько сидел под навесом сарая на перевернутом старом каюке[845]
, дымил цигаркой и следил за работой своих «хлопцев». Те продолжали нещадную порку.Перевертайло и Аншамаха, собрав в районе рыбного завода Посполитаки[846]
людей, бежавших из поселка, направились через камыши в Слободку[847].