На заре

— Уж не считаете ли вы, что и обвинение епископа в контрреволюционной деятельности — тоже клевета? — спросил прокурор.

— Владыка всегда призывал верующих молиться за Советскую власть, — ответила Пышная.

По залу пронесся сдержанный смех.

— В проповедях и частных беседах он говорил, что нет власти аще не от бога, — продолжала Пышная. — Следовательно, и Советская власть послана богом.

— А не добавлял ли он при этом, что послана она в наказание божие? — спросил Белоусов.

Пышная промолчала.

— Вот ваш супруг — генерал, помогал белым, а так как Советская власть от бога, то выходит, что ваш муж шел против бога, — сказал Дроздов.

— И вовсе нет! — категорически возразила Пышная. — И белая, и красная армии были созданы по воле бога.

— Значит, и реки крови пролиты по воле божьей? — усмехнулся Дроздов. — Не знаете, для чего это нужно богу?

Пышная, попав впросак, ответила дерзко:

— Об этом спрашивайте у самого господа бога!

Зал огласился взрывом громкого хохота.

— Ну, а зачем вы распространяли заведомо ложные слухи о том, что член комиссии якобы похитил золотой крест во время изъятия церковных ценностей? — спросил прокурор.

— Все говорили об этом. И я тоже, — раздраженно бросила Пышная.

Начался допрос подсудимого — учителя Зайцева, который ездил в Москву по поручению общества церквей Краснодара и возил туда доклад епископа Евсевия для передачи патриарху Тихону. Доклад не был вручен патриарху.

— Что же помешало вам сделать это? — поинтересовался прокурор.

— Один какой-то рыжий московский поп предупредил меня, — заявил Зайцев, — чтобы я не обращался в еретическое Высшее церковное управление, поскольку там я мог влипнуть с этим посланием и попасть под арест. Тихон-то ведь был уже арестован. Ну, я и того… уничтожил доклад.

* * *

«Мон-Плезир», как и в предыдущие дни процесса, набит до отказа. Все так же у кинотеатра не смолкает шум толпы. Красноармейцам и милиционерам стоило огромного труда сдерживать ее натиск. Страсти накалены до предела: сегодня перед судом держит ответ глава кубанского духовенства — епископ Евсевий. В сторожкой тишине зала громко звучит голос председательствующего:

— Подсудимый Евсевий Рождественский, что вы можете сказать по предъявленным вам обвинениям?

Евсевий медленно, с достоинством поднимается со скамьи. Бледное лицо обрамлено каштановыми волосами. На голове — черная бархатная скуфейка. Он приложил руку к уху и осторожно попросил:

— Повторите.

Дроздов повторил вопрос. Всхлипывают, крестятся мещанки, не сводя скорбных взглядов с владыки. Из глубины зала доносится горестный вздох:

— Всеблагочестивый страдалец!

Евсевий не торопится с ответом. С минуту он молча, вызывающе смотрит на судей, затем произносит твердо:

— Виноватым себя не признаю.

— Когда вы приехали на Кубань? — спрашивает прокурор.

— В 1921 году постановлением святейшего синода я был переведен в Краснодар, — спокойно и четко отвечает Евсевий и после небольшой паузы добавляет: — Еще в Москве я был достаточно осведомлен о делах Кубанской епархии, отнюдь не блестящих, и по приезде в Краснодар получил от епископа Иоанна указание о наведении порядка в епархии. Я немедленно приступил к выполнению указания. Но на моем пути стал вот этот человек… — Евсевий указал на Делавериди, — Он сразу же стал мне в оппозицию. А после смерти епископа Иоанна, когда все духовенство Кубано-Черноморской области уже фактически находилось в моем подчинении, он, Делавериди, повел против меня недозволительную агитацию. Борьба, по сути дела, разгорелась из-за епископской кафедры, на которую отец Делавериди имел поползновение.

— В материалах следствия есть заявление, что вы самолично объявили себя кубано-черноморским епископом, — сказал Дроздов.

— Видите, это вопрос сложный, — замялся Евсевий. — Позвольте мне кратко остановиться на том, как все это произошло.

— Пожалуйста, — сказал Дроздов.

— По проискам Делавериди, — продолжал Евсевий, — краснодарский епископат был закрыт, и закрыт незаконно, в смысле церковных канонов. Вопрос этот должен был разбираться на собрании благочинных. Собрание состоялось, но меня на него не пригласили. Отсутствие денежных средств никак не могло явиться причиной закрытия епископата. И я счел решение собрания незаконным.

— Почему? — спросил член суда.

— Потому, что в церкви существует преемственность, — заявил Евсевий. — Так, патриарх Тихон, отстраненный от власти лишь группой духовенства и затем арестованный за контрреволюционную деятельность, должен был передать власть ярославскому митрополиту Агафангелу.

— Говорите по существу дела, — заметил Дроздов. — В частности, о своем сопротивлении изъятию церковных ценностей.

— Против изъятия церковных ценностей я не шел.

— А бунты, прошедшие на Кубани в связи с этой кампанией, кто организовал?

— Не знаю… — Евсевий широко взмахнул руками. — Видимо, сами по себе возникали.

— А что вы можете сказать о поездке Зайцева в Москву? — спросил Белоусов. — Какое поручение вы давали ему?

— Я всего-навсего воспользовался его поездкой, — ответил Евсевий, — и так же, как и миряне, дал ему аналогичное ходатайство на имя патриарха Тихона.