На заре

На востоке совсем уже разгорелась заря. Гуня остановился в туевой аллее, снял бриль, вытер пот с лица, сказал:

— Ох и запарился!

К нему подошел Ропот, улыбнулся, стал рассказывать о своем бое с бандитами, которые спрятались в купальне. Гуня молчал. Градов вскинул на плечо ручной пулемет, воскликнул с досадой:

— Эк, черт побери! Косу-то мы не заметили.

Юдин и Жебрак направились к Доронину и Корягину, стоявшим у колокольни.

— Ну что? — спросил Жебрак. — Не выходят?

— Нет, — ответил Доронин. — Молчат.

— Боятся, — добавил боец, стоявший на часах.

Юдин постучал в дверь, позвал:

— Выходите.

— А может, они не хотят сдаваться? — сказал Корягин. — То нечего с ними и цацкаться!

— Напуганы, — спокойно произнес Доронин.

Внутри колокольни, где-то вверху на лестнице, послышались осторожные шаги. Стоявшие у двери затихли, прислушались. Стук каблуков усилился. Потом почти внизу неожиданно замер. Жебрак приложил ухо к двери, обитой железом, и только тогда обнаружил, что она вся изрешечена пулями. До его слуха долетел неясный шепот.

— Ну-ну, смелее, смелее, братцы! — сказал он хладнокровным голосом. — Вас никто не тронет.

— Позовите Юдина, — раздался неровный бас за дверью. — А так мы не сдадимся.

— Я здесь, — отозвался уполномоченный. — Выходите, не бойтесь.

На лестнице снова раздались шаги, и дверь наконец отворилась. В темноте на пороге показался приземистый казак в шапке и черкеске.

— Сколько вас тут? — спросил Юдин.

— Семь человек, — доложил казак.

— Зовите их сюда, — приказал Юдин.

Казак обратился к стоявшим на лестнице, глухо проговорил:

— Братцы, выходите. Все равно теперь.

В дверях стали появляться темные фигуры казаков. У каждого карабин в руках, через плечи патронташи.

— Кто у вас старший? — обратился к ним Юдин.

— Я, — выступил вперед Гиря.

Его ввели в башню. На столе горело несколько сальных свечей. Гире предложили сесть. Жебрак остановил взгляд на казаке. Юдин опустился в кресло.

— Ваша фамилия? — спросил он миролюбивым тоном.

Гиря помедлил, как бы вспоминая что-то, глухим голосом назвал себя.

— Кто стрелял из пулемета по банде?

— Я, — ответил Гиря, и лицо его, обросшее бородой, сделалось точно каменным.

— Молодец! — похвалил Юдин и продолжал глядеть ему в широко открытые глаза: — Кто еще был с вами на колокольне?

— Поп Фотий. Он стрелял из пулемета во время первой атаки. Но я… прирезал его.

Юдин переглянулся с Жебраком и снова обратился к Гире:

А как же получилось, что вы стреляли против своих?

— Так уж вышло, — пробормотал Гиря.

— А как попали на колокольню эти казаки? — спросил Юдин.

— Они присоединились ко мне во время боя, — ответил Гиря уже более спокойным голосом. — Говорят, что перед вашим наступлением на монастырь хотели вернуться домой, но побоялись. А когда началось сражение и я ударил по банде из пулемета, они прибегли ко мне, заперли дверь и в слуховые окна начали отстреливаться.

— Ну а все-таки, что заставило вас перейти на нашу сторону? — Юдин остановил вопросительный взгляд на пленном.

Гиря неопределенно пожал плечами, потупился, и на лбу у него, густо покрытом бронзовым загаром, легли две глубокие борозды.

— Як вам сказать, — после продолжительного молчания начал он снова. — Тут все по глупости. За дурною головою и ногам нема покою.

Голос его неожиданно прервался, и на глазах заблестели слезы. Наступила неловкая тишина.

— Это вы зря, — протянул Юдин.

Гиря положил руки на колени и несколько времени как бы собирался с мыслями.

— Не зря, — наконец промолвил он. — Осрамил я себя. — Заложив большой палец за пояс, на котором висел кинжал, он выкладывал: — Обманули меня негодяи. Пили, гуляли, а потом… очутился в банде. Протрезвел, да было уже поздно.

Юдин обратился к Жебраку и указал на Гирю:

— Как по-вашему, Николай Николаевич?

— Что ж, поверим, — ответил Жебрак.

Юдин окликнул Мечева, приказал отпустить Гирю.

— Есть освободить! — и Мечев указал казаку на дверь.

Гиря нахлобучил шапку, поблагодарил командира, затем остановился у порога, спросил:

— А не задержат меня в хуторе?

— Не беспокойтесь, — ответил Юдин. — В Драный мы сообщим. Идите.

— А как же насчет тех казаков, яки были со мной? — обеспокоился Гиря.

— После разберемся, — сказал Юдин.

— Ну, спасибо, — второй раз поклонился Гиря и скрылся за дверью.

* * *

В келье игуменьи монотонно стучали часы. На стене в никелированном бра теплилась стеариновая свеча.

Игуменья лежала в постели. У ее изголовья сидела мать Иоанна. Все прочие старухи монахини стояли перед иконами на коленях и били земные поклоны.

Наконец игуменья открыла глаза, простонала. Монахини бросились к ней, со слезами начали успокаивать ее, просили бога о помощи.

В келью в сопровождении матери Сергии и келейницы Сони вошли Корягин и Жебрак. Мать Иоанна поспешила им навстречу, всплеснула руками.

— Ах, спасители наши! — пропела она плачущим голосом. — Ах, избавители наши!

— Постой, постой, Христова невеста! — приподняв руку, прервал ее Корягин. — Гляди, как завыла. Пущай выйдет сюда игуменша.

— Она лежит больная, раб божий, — прослезилась старуха, пристально всматриваясь в него и Жебрака. — Со вчерашнего дня не поднимается.