На заре

— Ну, хорошо! — махнул рукой Лаврентий. — Больше у меня про эти «дела» и пар изо рта не пойдет. Но ты должен понять, сынок, что те люди, у которых я бываю, боятся даже своей тени, а не то чтобы держать связь с какою-то бандой. Ты же сам знаешь, на каком счету они в станице. Со дня на день ждут, что и к ним придут чоновцы, сцапают их, как других казаков. А они невинные люди.

— Да, невинные! — возразил Виктор. — Зря никого не возьмут. В банде сколько оказалось краснодольцев? Не защищайте лучше.

— Потише ты, — прошептал Лаврентий и с опаской оглянулся по сторонам. — Они ежели только и виноваты, так в том, что бывшие офицеры да богатые люди, а другой вины у них я не бачу. Но давай лучше плюнем на них, сынок. Будь они неладные! Просто заморочили нам головы. — Он помолчал, затем сел ближе к сыну, достал из кармана кисет, свернул цигарку и, закурив, объявил вдруг: — Я хочу потолковать с тобой о другом. Тебе пора жениться.

— Жениться?

— Эге.

— Моя невеста еще не выросла, — глухо ответил Виктор.

— Неправда, — возразил Лаврентий. — Невесту мы тебе подыскали. Да еще какую невесту. Вот Гришка Молчун пойдет свататься: сгуляем у него свадьбу, потом и тебя женим. До каких пор тебе байдаковать[149]?

— Летом, в неположенное время жениться? — усмехнулся Виктор.

— Ну и что же, — сказал Лаврентий. — Не тебе первому, не тебе последнему.

— А кто же невеста, если не секрет?

— Оксана Бородулина.

Виктору показалось, что над ним разорвался снаряд. Он молчал, и перед его мысленным взором невольно встала Оксана на скачках. Только теперь ему стало ясно, почему она так пристально глядела на него сегодня у ревкома. Наконец он овладел собой и с удивлением проговорил:

— Оксану? Вы шутите, батя! Разве она пойдет за меня?

— Пойдет, сынок, — ласково шепнул Лаврентий. — Немедля пойдет! У нас уже был разговор с Игнатом Власьевичем. Из-за этого я к нему и учащаю[150], а не то, как ты думаешь.

Впрочем, Виктору давно уже нравилась Оксана — он не прочь бы жениться на ней, но тут перед ним вставал Андрей Матяш, с которым, как уже говорили все в станице, была Оксана в интимной связи. Виктор думал об этом и молчал, потом проговорил:

— Слухи о ней недобрые ходят по станице, батя.

— То все брехня, сынок, пустое, — махнул рукой Лаврентий. — Наговоркою люди живут. Не верь никому, тут лишь бы твоя охота. А роду она хорошего. — Он присмирел, задумался и, поправляя остренькие усики, вдруг еще с большей живостью добавил: — Скажу тебе, сынок, чистую правду. У Игната Власьевича хотя и крутой характер, но все равно он душа-человек! И хозяин первейший в станице. Бывало, выедем в поле пахать: уж это он борозду положит, как шнуром отобьет. И чего в нонешнее время, такие хозяйственные люди в немилость попали? Почему их притесняют большевики? Они ж не помещики чи там капиталисты какие? Надо ждать, что и нас возьмут за гузырь[151]! Вот чего я опасаюсь.

— Сейчас берут тех, батя, кто выступает против Советской власти, — пояснил Виктор.

— Ну а как ты насчет того, чтобы посватать Оксану? — вернулся Лаврентий к прежнему разговору.

— Я подумаю, — вставая, сказал Виктор.

— Ну-ну, подумай хорошенько, сынок, — ласково потрепал его Лаврентий по плечу. — Она тебе пара.

Виктор уже не слушал отца, потонул в саду, залитом лунным светом. Лаврентий в раздумье постоял и зашагал к хате.

II

В этот вечер Григорий Молчун с Лаврентием Левицким и Игнатом Бородулей пришли к Калите сватать Галину. Денисовна пригласила сватов в великую хату. Те положили хлеб на стол, присели на лавке. Бородуля расправил пушистые усы, повел глазами по старомодной обстановке, задержался на небольшом стеклянном шкафчике, наполненном разными книгами, затем перевел взгляд на стариков, начал:

— Ну, Яков Трофимович и Евдокия Денисовна, мы пришли к вам за Галиной. Жених ее — перед вами. — И он указал на Григория.

— Це б-то, у вас товар, у нас купец, — с прибауткой добавил Лаврентий, указывая на жениха.

Григорий, положив руки на колени, сидел на стуле, словно проглотив аршин, казалось, боялся пошевелиться, и на его румяном лице с маленькими, как у сома, желтоватыми глазами и утиным носом, ничего не выражалось. Он глядел в одну точку — на Галинину кровать с убранной постелью, на которой возвышалась пирамида взбитых подушек разных размеров.

Калита смерил его пристальным взглядом, почесал кончик носа и, опершись руками на заплатанные колени, не торопился с ответом.

— Ну что ж, дорогие сваточки, — наконец проговорил он не совсем твердым голосом, — прежде всего нужно у нее спроситься. Как она, так и мы. — Он задержал глаза на Бородуле, добавил: — Чтобы не получилось так, как с Соней, когда сватал ее ваш сын, Игнат Власьевич.

— Рано, девка-то молода еще, — улыбаясь, сказала Денисовна. — Ей бы трошки еще надо погулять. А замуж бы поспела.

— Как? — переглянувшись с Бородулей, насторожился Лаврентий. — Сколько же ей?

— Двадцатый пошел, — ответила Денисовна.

— И до каких же пор ей сидеть? — с удивлением развел руками Лаврентий. — Хватит уже. Девку отдай, не доращивай!