На заре

Галина была охвачена тревожной мыслью, думала, как отказать жениху, но, стыдясь это сделать в присутствии сватов, молчала. Он же — наоборот: уже вкушал минуты радости, торжествовал победу. Денисовна заметила, что с ее дочерью творится что-то неладное, хотела выйти с нею в кухню и спросить, в чем дело, но решила, что Галина, как и все девушки, просто чувствовала себя неловко во время сватовства, волновалась, поэтому не стала обращать на нее внимания и снова принялась потчевать дорогих гостей.

Хозяйственный разговор прервался, и Бородуля, перейдя к другой теме, спросил:

— А что нового в ревкоме? Вы там бываете, сват? Клуб в станице думают строить, что ли?

— Да, об этом и я слыхал, — ответил Калита. — Но я мало туда хожу.

Договорились о свадьбе. Григорий подал на прощание руку отцу, матери, а потом и невесте. Галина потупила глаза, забросила косу за спину.

— Ну пошли, пошли, — заспешил Лаврентий, беря Бородулю под локоть. — Гоните нас, дорогие сваточки.

Старики проводили сватов до калитки, вернулись в хату. Калита сел на стул. Денисовна взвесила на руке булку, оставленную женихом, многозначительно покачала головой, положила в мисник[158], убрала со стола посуду.

Галина стояла у дверного косяка, в волнении кусала губы.

— А чего он такой некрасивый, мама? — спросила она неровным голосом. — Мурло! За все время слова не промолвил.

— Ой, лышенько! — всплеснула руками Денисовна. — Да чего же ты об этом не сказала раньше?

— А как бы я при них?

Калита взглянул на нее суровыми глазами.

— Я так и знал! — махнул он рукой. — Сердце мое чуяло, что беды не миновать.

— Какая там беда, — буркнула Галина.

— Так ты что? — спросил Калита с расстановкой. — Может быть, теперь и замуж не захочешь выходить за него?

Галина молчала, и лицо ее покрылось смертною бледностью. Она только сейчас поняла, что совершила непоправимую ошибку, не отказав жениху во время сватовства, а теперь в пустой след — хоть тупицею…

— Чего же ты молчишь? — закричал на нее Калита и топнул ногою.

— Подумаю, — угрюмо пробормотала Галина, шмыгнула в великую хату и зарылась в постель.

— Нет! — еще сильнее рассвирепел Калита. — Зараз тебе думать не придется: раз дала слово, то не позорь меня!

— Разве все выходят замуж после просватанья? — огрызнулась Галина рыдающим голосом.

— До других мне дела нет! — гаркнул Калита, снял с гвоздя ремень и многозначительно погрозил им дочери.

Галина свернулась калачиком, замолчала. Мать потушила лампу, помолилась богу и, вздыхая, улеглась. Лег и отец. Мысли о женихе не покидали Галину. Она представляла себе, как должна поцеловаться с ним во время венчания перед всей станицей, и тут же зареклась, что никогда не сделает этого, не поцелуется с таким мурлом, но больше всего она боялась расплакаться перед народом. Потом в ее воображении поплыли картины свадьбы, где непременно будут пьяные кричать: «Горько, горько!» — и она опять должна целоваться с нелюбимым женихом. Наконец нервы не выдержали, и она вдруг громко заревела: «Ой боже ж мой, что я наделала! Да как я пойду к такому человеку?»

Денисовна испугалась, хотела подняться, но Калита толкнул ее в бок, дескать, молчи, и сам не проронил ни слова: лег только на спину, подложил руки под голову и, молча слушая плачущую дочь, говорил себе: «Пущай трошки поплачет, и моя Дуня перед свадьбой плакала. Оно так и надо. Потом успокоится, и все будет хорошо».

Галина постепенно сбавляла свои рыдания, голос се становился все тише и глуше, потом стала только всхлипывать и наконец совсем стихла.

Денисовна с облегчением прошептала:

«Слава тебе, боже, слава тебе!» И, отдавшись на милость господа, незаметно стала засыпать.

* * *

Хлопья утреннего тумана сползали с нагорного берега реки, пластались на воде и, когда засияло на горизонте мигающее солнце, начали подниматься над зеркальной гладью Кубани, превращаясь в легкие пенистые облака, и наконец совсем исчезли.

На гребне камышовой крыши хаты Калиты ворковали голуби. Денисовна и Галина выносили под шелковицу белье для стирки. Здесь на двух табуретках уже стояло приготовленное корыто, на плите в выварке грелась вода.

Галина взяла ведра, коромысло и направилась к реке за водой.

На плавневой излучине Кубани краснодольские хлопцы и девчата наблюдали, как Виктор Левицкий и Григорий Молчун пытались вытащить из воды огромного сома, попавшегося на крючок. Виктор и Григорий стояли на илком песке босиком с подвернутыми до колен штанинами. Сом, натянув толстую волосяную лесу, как очумелый, кидался из стороны в сторону.

Галина, гремя, ведрами и коромыслом, сбежала по косогору к подругам. Среди них была и Оксана. Она кинулась к Галине, обняла ее и, указав на Григория, тихо спросила:

— Жених?

Галина, не слушая ее, следила за рыболовами. Рядом с Виктором Григорий показался ей просто уродом.

«Неужели такой некрасивый у меня будет чоловик? — подумала она в тревоге. — Господи!..»

— Помогите! — вдруг закричал Виктор.