На заре

— А я женился, так оце приехал качнуть для жиночки, — сказал Гусочка.

— Что ж, качни, коли охоту маешь, — пробормотал Влас Пантелеймонович.

— А вы не заглядывали в мои улейки?

— Нет, не заглядывал, Иван Герасимович, — кряхтел старик, наливая свежей воды в корытце, из которого пили пчелы.

Оксана отнесла пучок маточника в шалаш и, надев сетку на лицо, присела у летка. Гусочка зыркнул[239] на нее и, видя, что она совсем не обращает на него внимания, оглядел свою небольшую пасеку и, делая вид, что перепутал ульи, сорвал с чужого крышку, бросил ее на землю, сказал:

— А ну, шо в ём? — таким же рывком вынул рамку, стряхнул с нее пчел.

Пчелы сердито зажужжали, потом вдруг тучей поднялись вверх и, падая дождем на Гусочку, со всех сторон начали жалить его. Он кинул рамку и, отмахиваясь, закричал:

— Хай вас бис! Схаменитесь[240]! Побесились, чи шо?

— Что ж ты наделал? — воскликнул старик. — Ить пчела любит ласку, а ты, как оглашенный, стучишь! Да ешо в чужой улей залез!

Но Гусочка уже не слышал его и во все лопатки пустился в посадку, сел на Анархию, но пчелы набросились и на лошадь. Анархия рванулась вперед, высоко взбрыкнув задом, и Гусочка полетел через ее голову, распластался на земле. Отбиваясь от пчел, он помчался по будякам, поспешно крестясь и приговаривая:

— Господи сусе! Ослобони, господи! — нырнул в копну и так зарылся в нее, что остались видны только боты.

Оксана, наблюдая за этой сценой, хохотала до слез.

Между тем пчелы стали успокаиваться. Вдали на стерне Оксана увидела линейку, и сердце ее дрогнуло, радостно забилось. Она прильнула к деду, поправлявшему улей, разрушенный Гусочкой, сказала:

— Дедусь, а вон Витя едет к нам!

Влас Пантелеймонович выпрямился и поглядел из-под руки в поле.

— Пойди скажи ему, чтоб не ехал сюда, а то пчелы и его лошадей покусают.

Оксана сняла с себя сетку, побежала навстречу Виктору, махая платком, чтобы тот остановился. Виктор придержал коней. Оксана, задыхаясь от бега, прыгнула к нему на линейку, села рядом и, заливаясь смехом, рассказала о Гусочке.

— Да… — протянул Виктор. — Раз такое дело, то нужно подальше, пока успокоятся.

— Поехали вон в ту посадку, — указала Оксана в сторону леса.

Виктор повернул лошадей, и вскоре линейка остановилась на опушке старой заброшенной дубовой рощи. Выпрягли лошадей, пустили на траву пастись.

— А я думала, ты уже и не приедешь, — сказала Оксана.

— Как же, — промолвил Виктор, беря ее под локоть. — Я же пообещал. Да и на пчел нужно посмотреть, как они. А то мы отвезли их вашему дедушке и не показываемся.

* * *

Поздно вечером в закрытую ставню дома Матяша кто-то постучал. Дарья, бросив стелить постель, нерешительно спросила:

— Кто там?

— Открой, — донесся сдержанный голос.

Дарья затрепетала, сняла крючок с петли.

В кухню усталой походкой вошел Андрей, сорвал с себя шапку и, швырнув ее на лавку, медленно опустился на стул у стола. Тяжелый взгляд сверкнул из-под сдвинутых широких бровей, задержался на жене.

— Как маманя, не поправляются? — сухо спросил он и положил ладони на расставленные колени.

Дарья никак не могла освободиться от страха, посматривала на него исподлобья, молчала. Андрей порывисто шагнул к печке, где лежала больная мать.

— Маманя, здравствуйте!

— А… шинок, Андрюша, — глухо простонала она.

— Вам не лучшает? — тревожился Андрей.

Мать отрицательно покачала головой, сильно закашлялась. Андрей помог ей подняться.

Дарья точно приросла к подоконнику закрытого окна ее фигура походила в эту минуту на каменное изваяние. Большие впалые глаза горели, исхудалое, потемнелое лицо выражало отчаяние и ненависть. Андрей не глядел на нее, стоял у плиты с потупленной головой и нервно хрустел пальцами. Наконец он резко подошел к столу и, решительно сев на прежнее место, проговорил:

— Давай вечерять, а то мне нельзя задерживаться.

Дарья подала ему сливочное масло, яйца, нарезала хлеба и, скрестив на груди руки, снова прижалась к подоконнику. Андрей поужинал, надел шапку.

— Ты еще придешь? — спросила жена.

— Приду, часа через полтора, — ответил он и скрылся в темноте коридора.

Дарья потушила свет, осторожно вышла из дома. Приблизилась к Бородулиному саду, услыхала приглушенный разговор Андрея и Оксаны. Сердце учащенно забилось. Она, боясь, что нервы не выдержат, поспешила вернуться назад, упала на кровать и, проклиная свою горькую участь, дала слезам полную свободу.

Оксана проводила Андрея в дом. За столом в тускло освещенной кухне сидели отец и мать. Бородуля обрадовался гостю и, пожимая ему руку, сказал:

— Сейчас мне надо сходить к отцу Валерьяну.

— А что там? — поинтересовался Андрей.

— Будет разговор об оружии, — доложил Бородуля. — Хорошо бы и тебе поприсутствовать, но это слишком рискованно. Можешь напороться на кого-нибудь. Жинка ни о чем не говорила?

— Нет, а что такое? — насторожился Андрей.