— Что-то накатило, — ответил Судских, тряхнув головой.
— Нет, — оттянул маску со рта Луцевич. — Проводить операцию не следует.
— Но как же! — разволновался Толкачев. — Результатов ждут наверху, Воливач уже звонил...
— Да пусть хоть сам Господь Бог! — с треском стянул резиновые перчатки Луцевич. — Коллега, а вам какой звон милее — погребальный или за упокой?
— Ах, бросьте вы, Олег Викентьевич, — с досадой отвечал Толмачев. — Скажите, не готовы делать операцию...
— Не готов, — охотно подтвердил Луцевич. — А больше меня не готов Судских, и я не вижу причины резать по живой душе.
— Мистифицируете...
— Смотрите, — раздался взволнованный голос Сичкиной. — Он вспотел!
Она стала промакивать пот со лба Судских, будто это он оперировал и руки были заняты.
«Что же удерживает тебя в непонятном твоем состоянии?» — разглядывал Луцевич Судских и размышлял.
— Выйдите все, пожалуйста, — неожиданно даже для самого себя попросил профессор Луцевич. Все молча повиновались.
— Генерал, — склонился он над головой Судских. — Вы дадите знать, когда соберетесь в этот мир? Откройте и закройте глаза в знак согласия.
Судских открыл и закрыл глаза.
— Пулю из головы я вам удалил, — будто с обычным пациентом разговаривал Луцевич. — И думаю, нет нужды копаться в спинном мозге. Я прав?
Опять глаза Судских открылись и закрылись.
— Вы дадите знать, Игорь Петрович?
— Тишка, это не Всевышний зовет меня? — спросил Судских.
— Нет, княже. Тебе еще рано к престолу. Это снизу вас звали, нужны вы им очень...
2 — 10
Хироси брел вдоль берега. Влажный песок съедал отпечатки ступней, едва он делал очередной шаг. Приятно было ощущать прохладу и ускользающую ласку песка. Он ни о чем не думал. Погрузился в волглую зыбкость раздумий, как ступни в песок, и пребывал в небытии. Сам себе он казался нереальным.
В день токийского землетрясения он долго бродил в улочках за Гиндзой и сознавал свою никчемность в этом сумасшедшем городе. Беспечные люди не замечали его. Одному прохожему он специально подставил плечо, тот даже не обратил внимания. Раньше извинялись... Он сел в электричку, уехал в Нодаима и чрезмерно напился. Очнулся он от резкого света солнца в глаза и сразу не понял, где находится, будто у чертей в аду...
«Вот так нажрался...»
Приподняв голову и щурясь от боли, он увидел, что от его ложа начиналось ничто. Ничто! На пятнадцать метров вниз земля опустилась, черный отвесный провал зиял перед ним.
Не было электричества, не работал телефон. Включив приемник на батарейках, он услышал страшную новость: Токио не существует.
В состоянии полной прострации Хироси выбрался наружу, брел наугад, пока не наткнулся на отряд спасателей. Его узнали и разглядывали с ужасом. От помощи он отказался, лишь попросил доставить его до ближайшей железнодорожной станции...
— Вы доберетесь сами, Тамура-сан? — участливо спросил старший команды.
— Не беспокойтесь, — ответил Хироси. — Меня уже нет...
Хисао Тамура сообщили о происшествии с сыном. Отец
послал за ним лимузин к поезду. Хироси отказался ехать сразу домой и попросил отвезти его к побережью, пообещав быть дома к обеду.
Он с малых лет любил эти места и частенько убегал к морю. Отец страшно ругался на слуг, если они упускали его из ви)ду. Рассказы о коварных волнах-тягунах «тоенами», зыбучих песках «цунадзя» не пугали, именно хождение к границе сверхъестественных сил тянуло маленького Хироси. Может быть, поэтому он стал сейсмологом. Он улавливал ток этих неведомых сил, они переселялись в него, тогда стоило больших трудов и напряжения, чтобы не поддаться искусу и не перевоплотиться в дьявола. Вот этого — не вернуться назад — он боялся.
Песок стал подбираться к щиколоткам, Хироси отрешился от раздумий. Странно, подумал он, влажная граница наката служила ему тропинкой, он не уклонился в сторону ни на дюйм...
«Я попал на полосу «цунадзя»?»
Инстинктивно он отступил влево. Там песок был суше, но уходил из-под ног с легкой вибрацией.
И тогда он почувствовал дрожь в самом себе. Она поднималась от ступней.
«Нет, — унял он желание убежать отсюда. — Спокойно».
Однажды еще студентом университета Васэда, он был на островке Инамба в пору землетрясения, готовил отчет за практику. Хироси испытал тогда это чувство, но другое явление осталось отчетливым: когда начиналась вибрация в ступнях, передавая дрожь телу, небо меняло цвет от голубого к синему и дальше к фиолетовому. И тогда его осенила мысль: он находился в середине радуги, в конечном отрезке разноцветной цепи — где сидит фазан, ас красного цвета начинается светопреставление, начинается дьявольское таинство...
Небо налилось синевой, фиолетовые подпалины охватывали горизонт.
«Быстрей, быстрей!» — толкал его страх, а разум изо всех сил выдирал ноги из зыбучего песка, и он, как краб, боком уползал от моря. Ноги уже вязли по голень.