Nabat_1

«Ты совсем прав. Именно так», — промолвил он и с этой живостью уехал вскоре. Сами понимаете, Игорь Петрович, всяк сверчок знай свой шесток. Я не имел права поучать ба­тюшку сверх дозволенного. Он имел светлую голову, был искушен в интригах и детали продумывал тщательно. В це­лом мы сошлись во мнении.

— А он специально не помогал вам делать карьеру?

— Да, Игорь Петрович. И меня карьера не интересовала. Мне хватало на жизнь и оставалось время на любимое заня­тие — коллекционирование спичечных этикеток. Я был счаст­лив малым, а покровительство батюшки ощущал сердцем. О нашем родстве не знал никто, а наши редкие свидания на даче были обставлены тщательно и просто: я даю уроки тен­ниса Михаилу Андреевичу. На даче был теннисный корт, и увлечение батюшки окружение посчитало старческой при­чудой. Если мы не разминались на корте, охрана, считала, будто мы заняты досужими разговорами. К тому времени я стал кандидатом экономических наук. Юрий Владимирович запретил кому бы то ни было проявлять интерес к личной жизни батюшки. Он был единственным в Политбюро, кого батюшка уважал. Они познакомились в Прибалтике на партийной работе, и батюшка, старше Юрия Владимирови­ча на десять лет, покровительствовал ему и однажды спас Андропова от гнева Иосифа Виссарионовича. Юрий Влади­мирович добро помнил.

На следующий год я мог заметить, что план батюшки пре­творяется. Меня к тому же повысили по службе. Мой отдел занимался проводкой валюты на зарубежные счета, расчета­ми за поставленную иностранными фирмами продукцию. Среди них были, конечно, и партийные деньги. Мы ведь по­могали многим зарубежным коммунистам. Так было всегда со времен Коминтерна, и теперь я мог проследить, куда и какие переводятся деньги, отправляется золото в слитках или предметы искусства. Суммы были значительными, золото — тоннами. Через некоторое время я убедился, что через сеть квазикоммерческих фирм средства стекались на несколько счетов в швейцарских банках. Именно этой проводкой мне было поручено заниматься.

— Как много было переведено средств? — спросил Судских.

— За десять лет, пока я был заведующим отдела и позже, через наш отдел прошло шестьдесят семь миллиардов долла­ров и триста шесть с небольшим тонн золота. На эти деньги можно было дважды покрыть национальный долг или по­строить сеть автомобильных дорог по всей стране.

— Да, — кивнул Судских. — В России две напасти: доро­ги и дураки. В эту категорию я отношу и ловкачей, из-за ме­лочной корысти подрывающих мощь державы. Продолжайте.

— Благодарю, — поклонился Толик. — Далее, что меня еще больше убедило в реализации планов батюшки, — это неожиданное предложение Юрия Владимировича. Он при­гласил меня к себе домой и, смущаясь, попросил об услуге личного плана. Дескать, он пишет стихи, а публиковать стес­няется. Не соглашусь ли я выдать их за свои? Я смутился того сильнее: такой человек просит меня о явно неординар­ной услуге! Наверное, на лице моем отразились все персона­жи картины «Последний день Помпеи». Юрий Владимирович рассмеялся. «Вы не волнуйтесь, — успокаивал он. — При­знают вас поэтом — значит, это ваши стихи, охаят — ника­кой просьбы не было, ручаюсь, не вмешиваться. Что-то не нравится — смело правьте».

С тяжелым сердцем я согласился. Дома я прочитал под­борку стихов, и груз мой стал еще тяжелее и горше. Имея кое-какой опыт в сочинительстве стихов, я сразу определил, что за подобные стихи автора расстреляли бы без суда и след­ствия в кошмарных тридцатых. Упаднические стихи, сплошь пронизанные пессимизмом, отвлеченные от реальной жиз­ни. Править было нечего, надо переписывать их набело.. Так я и поступил, сделав стихи читабельными.

Накануне Олимпийских игр в Москве собиралось Сове­щание молодых писателей, третье по счету. ЦК партии при­давало подобным мероприятиям большое значение. Это уже была линия, план батюшки в действии. Я получил пригла­шение принять участие в одном из семинаров.

Меня никогда еще так много и язвительно не ругали. Мир литературы особый, друзей нет, есть завистники, клеветни­ки. Способ заработков литераторов весьма сложный, и за каждый кусок хлеба они готовы перегрызть горло кому угод­но. Не по-думайте, что я озлоблен. Я был обеспеченным че­ловеком и то, что я услышал и увидел, светлым поэтическим миром назвать не могу.

Я выслушал о себе все в самых мрачных красках. Кто-то из семинаристов сказал даже: нет на меня Маяковского и ЧК. Вот так... Однако у меня были и союзники и, надо сказать, сильные. Первой за меня заступилась Белла Ахмадулина, ее поддержал Евтушенко и совсем неожиданно сам Георгий Мо- кеевич Марков, первый секретарь Союза писателей. Еще мож­но понять заступничество Ахмадулиной и Евтушенко, но Марков был из другой компании и защищал меня по другим причинам. Одним словом, несмотря на отрицательное мне­ние семинаристов, я попал в обойму талантливых поэтов и в лауреаты премии Ленинского комсомола. Тогда она счита­лась очень престижной.

— А как воспринял ваши успехи Юрий Владимирович?