Nabat_1

К такой откровенности Гречаный не был готов. Как и мно­гие, он полагал, что кто-то зашифровал текст, знал неведо­мое, а умница Лаптев нашел его и определил дальнейшее развитие мира, как делал это до него Нострадамус.

— Выходит, шифра нет? — спросил он с разочарованием.

— Есть, Семен Артемович, только никто ничего не зашиф­ровывал специально. ДНК — это своего рода шифр человека.

— Как же тогда Нострадамус без компьютера проведал о тайне?

— Он пользовался древними книгами, в которых были заложены знания, утраченные ныне.

— Ты хочешь сказать, о новой вере там ничего нет?

— Почему нет? Есть. Но я не программист, я подошел к задаче эмпирическим путем, без помощи математики. Про­читал труды по данному вопросу и сделал выводы.

— Тогда объясни, Леонид Матвеевич, как создается но­вая вера, чистая и реальная, как преподать ее людям, чтобы они не блуждали в потемках и придуманных таинствах? Как сделать людей реально мыслящими? — спросил Гречаный, задетый за живое. Последние слова он произнес по слогам, подчеркивая значимость для него. Он вынашивал в себе, ро­вно дитя, заботу о людях, а мыслящий Смольников в самый неподходящий момент ударил его в самое лоно. Его не воз­будили откровенные слова Гречаного, он продолжал гово­рить ровным голосом:

— Ответ прост: есть спрос, будет и предложение. Новая вера уже создается. Времена у нас неустойчивые, самая пора для шарлатанов и лжеясновидцев; она еще и становление новой духовности.

— Тогда почему преуспел князь Владимир, насильно крес­тив Русь? — отстаивал Гречаный свои убеждения.

— Тогда радио не было, Семен Артемович, и телевиде­ния. Темно было, люди верили в непознанные силы, а в газе­тах не писалось, что религия — откровенная мишура. Попробуйте сейчас пятиклассника убедить в том, что земля плоская и лежит на трех китах. «Дядя перегрелся», — поду­мает он и вернется к своему компьютеру, взламывать защиту секретной информации.

«Не поспоришь, — про себя согласился Гречаный. — А надо».

— Религия — мишура. Не спорю. Но люди в любом воз­расте обожают игрушки. Женщины — брошки, колечки; муж­чины — значки и ордена. Игра нужна, человек не бездушный робот, люди всегда будут верить в чудо.

— Но вы сами говорили о реально мыслящих людях.

— Не отрицаю. Однако я говорил и о реальности веры, ее чистоте. Впервые в России появились реальные условия для нормальной жизни всех без исключения. Не было бы счастья, да несчастье помогло. А без объединяющей идеи наши воз­можности растают как мираж. Коммунисты и Церковь при­пишут заслуги себе и в конце концов устроят новую свару. Пойми ты, нам нужно знать, как поступить, чтобы этого не случилось. Понял? Ты говорил, что возможна гражданская война. И с этим не спорю. Но я-то от тебя хочу получить другой ответ: как поступить, чтобы этого не случилось? По­нял?

— Понял, Семен Артемович. Но почему я должен опреде­лять то, что не по силам целому институту?

— Институт — это множество мнений, а мне нужна одна, пусть и ошибочная теория. С чего-то надо начинать.

— Искусственно взращенное долго не проживет, — упря­мился Смольников, и это раздражало Гречаного.

— Не переживай, — перешел он на сарказм. — Взращен­ное в твоей колбе останется жить в колбе. Будем размножаться прежним путем, не искусственным.

Смольников обиделся, но словами этого не выразил. За подобное качество Гречаный уважал его, за умение находить другие решения.

— А если связаться с Момотом? Он автор микросенсорики...

О Момоте Гречаный слышал. Но среди многих дел упус­тил возможность подключить известного ученого с мировым именем к важной работе. Во всяком случае, Смольников дал нужное решение.

— Умничка, Леонид, — похвалил он. —Договаривайся с Момотом, приглашай от моего имени. И поспешай. Промед­ление смерти подобно. До президентских выборов нам надоб­но идею выковать, иначе вылетим в трубу со всеми благими начинаниями.

«Поспешай». С этим мотивом проходила и другая встреча — патриарха с главой Синода Ануфрием. Патриарх чувствовал немочь и торопился оставить после себя надежного преемника. Ануфрий явно не пройдет, упомнят ему многое из прежних гре­хов, зато другого такого догматика и теософа нет.

— Как мыслю я, Ануфрий, ты ведаешь и печали мои по­нимаешь, но куда как важно в мире нонешном поспешание, дабы опережать события. На то и столпы наши миру дадены. Переживая гонения и трудности, Православная церковь не потеряла и малости в своих канонах, почему теперь возмож­но говорить от имени Господа нашего Иисуса Христа и про­славлять второе пришествие Его на землю святой Руси.

В отличие от Смольникова, надежды Гречаного, отец Ануфрий не проявлял кондовости и мыслил резвее. Если тре­бовалось поступиться принципами, уяснял это без много­трудных борений рассудка и сердца.

— Все смекаю, владыко, и поспешаю уверенно, — отве­чал он. — Паству развратили еретики, отступники, шарлата­ны, от имени Единого прикрывающие корысть. Ведомо мне, каким путем идти, какими силами укрепить паству.