Nabat_1

— Скор, — оценил расторопность Ануфрия патриарх. — Токмо не спеши силой похваляться.

— Ни малой толикой! — тотчас уверил Ануфрий. — Со­хранить в неприкосновенности дары Божьи — моя первей­шая задача. Малыми силами века выстояли, а ноне сам Господь надежду нам дает и распорядимся ею прибыльно.

— Скор, — повторил патриарх, и трудно было понять, хвалит он Ануфрия или выражает недовольство. Он пере­жил многих сильных, пережил их умением выстоять между да и нет. Пожурит за насаждение секса в школах и — будет. Выразит недоумение о передаче церковных земель обратно государству и — станется. Державным посохом никогда не стучал вроде, на колючие глазки отступников не нанизывал, кары небесные не призывал на головы обидчиков. Добрый дедушка!

Отец Ануфрий был его достойным учеником, избранни­ком стал вопреки наветам и зависти. Прочие к власти рва­лись, осеняя себя крестом, но пряча под рясой собственную выгоду, а отец Ануфрий не личной власти жалел, а власти креста Божьего, власти Ордена избранных. Он отменно ис­точил свою плоть в свальных деяниях, а душу сумел сохра­нить, и что ему плоть, если еще в семинаристские годы избрал для себя твердо, какой власти отдать себя безоглядно? Пото­му и патриарх закрывал глаза на многие вольности Ануф­рия, видел в нем стержень неиссушимый. Переиграла плоть, вышел достойный слуга Господа.

Оттого и произнесенное «скор» воспринял похвалой Ануфрий.

— Не судите строго, владыко, ибо надо поспешать. Из пе­щер докладывают братие, что малец подрос и развивается быстро. Подкоп, что провели оне...

— Тихо! — зыркнул глазками патриарх. — Много зна­ешь? Я этого не знаю, а ты и подавно. Божья благодать ле­жит на младенце, и в мир он явится, когда будет на то Божья воля. И нет уз сильнее православных. Понял?

— Отменно, владыко! — перевел дух после патриарших наставлений Ануфрий: не туда занесло. Мало ли чем силь­нее Церковь светской власти. Пусть кичится до поры....

— А поведай лучше, как там генерал полеживает этот? — спросил патриарх вполне милостиво, сменив тему, будто имя Судских ему неведомо.

— Полеживает, — степенно кивнул Ануфрий. — Призна­ки жизни подает, скоро из блаженного состояния выйдет.

— Выйдет, — согласился патриарх.

По этому согласию Ануфрий осознал, что противиться воз­вращению Судских нужды нет и не опасен он ноне, проспал время.

— Что же брат наш? — спросил патриарх, и Ануфрий уяснил чутко, о ком печется владыка: имя Бьяченце Молли никогда не произносилось в освященных стенах, но помни­лось обоим как «Отче наш». При общей угрозе раздоры прочь.

— Есть у него задумка малая, — степенно излагал посвя­щенный Ануфрий. — Возвращение генерала блага не даст ныне царствующим, но посеет смятение в умы, ибо длань Божья коснулась его чела.

— Мы знаем, мы знаем, — торопил патриарх, желая не слышать от Ануфрия лишнего.

— А коли случится такое, быть ему изгнанным из пре­делов Православной церкви, дабы не смущал рабов Божьих.

— Ох, Ануфрий, — колюче хихикнул владыка. — И не тяжко тебе с Божьим посланцем тягаться? Как утверждают еретики — негоже по лебедям палить.

— В том и есть Божий промысел, что испытания Господа велики и затейлив смысл проявления. Только искушает он нас, а в твердости православного духа и есть правда.

— Велеречив, — теперь уже полную похвалу выразил пат­риарх и закрыл глазки, показывая утомление долгой и пло­дотворной беседой с понимающим Ануфрием.

Ануфрий поклонился и вышел, неся скрещенные руки на груди.

Войдя к себе, он звякнул в колоколец, призывая служку. Затем дал ему задание разыскать чернеца Пармена и стал до­жидаться.

И не в том правильность его поступков была, что потра­фил он владыке — это полдела: от беседы с монахом Парме- ном зависела она полно. Чернец пользовался уважением владыки и не Ануфрию поверял он сокрытое глубоко. Ревни­вый Ануфрий добился всего, только не любви патриарха.

Пармен появился, будто вышел из стены. Всякий раз, при­зывая его, Ануфрий вздрагивал и всегда упускал момент по­явления чернеца, оттого и вздрагивал. О Пармене перетолков ходило много, приписывали ему чудные дела, но числился он у владыки на особом счету, уклад соблюдал и дурного не совершал. Его не трогали, как стараются не касаться раска­ленной печи, на которой можно приготовить пищу и погреться возле. Зачем же приносить себе вред? К тому же высокого сана Пармен не удостоился, и Ануфрий мог побаиваться чер­неца в тайне, а на виду заноситься.

— Расскажи, брат Пармен, какие новости в миру, какие ветры дуют, как опять собираются перестраивать светскую обитель свою недоумки? — спрашивал Ануфрий игриво., У владыки расслабляться не след, а с чернецом вольности воз­можны.

— Выборы грядут, — взялся рассказывать Пармен. — Лю­дям опять захотелось президента. Троица распалась, упряж­ка порвалась, нужен коренник. Воливачу и Гречаному вдвоем стало тесно.