Набег язычества на рубеже веков

Выслушав четверостишие, Сергей «перепоручил» меня Ларисе, сказав, что она поэтесса и пишет стихи как профессионал. Я люблю стихи, и мы сразу нашли общий язык. Для меня было настоящим открытием то, что Лариса давно и серьезно занимается поэзией, иногда печатается. На Кубе её стихи переводил на испанский язык известный кубинский поэт и переводчик (имя его я запамятовала). Присев на ступеньки пляжной площадки, Лариса вполголоса читала мне свои старые и новые стихи, близкие моим традиционалистским вкусам своей классической манерой и женской задушевностью, а Сергей ушёл купаться. Сергей и Лариса были идеальной парой. Красивые и грациозные, как боги, они жили напряжённой духовной жизнью, многочисленными творческими интересами, увлекаясь философией, поэзией, музыкой, театром. Выросшие в русской среде, на дрожжах русской культуры, они были свободны от каких-либо шовинистических издержек, открыты всему миру, щедры на добро. Часто вспоминали о Кубе, где прожили счастливых четыре года – Сергей преподавал русский язык, Лариса воспитывала сына Дмитрия, который там закончил школу. В Гаване Сергей сошёлся со многими кубинскими деятелями культуры – поэтами и музыкантами. (Я стала называть его «барбудос» – борода с проседью, синие глаза, густые черные брови, волнистая грива серебристо-черных волос). С болью говорил он о том, что мы предали старых друзей. Вернувшись с Кубы, он развернул широкую литературную и научную деятельность.

В отличие от многих сверстников, которые тоже выдвинулись в 90-е гг., утверждая себя и своих чад, то выезжая за рубеж, то мелькая на экране телевизора, чтобы лишний раз напомнить о себе, Сергей Бураго утверждал не себя, а тот идеальный образ жизни, в приход которого он свято верил. В журнале «Collegium», особенно в презентациях на сцене, он стал пропагандировать традиции русской и мировой художественной классики, которые всегда были вне «злобы дня» – прежде всего традиции классической музыки (музыкой была пронизана жизнь всей его семьи – Лариса преподавала в Академии искусств для детей, внучки овладевали искусством игры на фортепиано), а также русской классической поэзии (золотого и серебряного века, особенно Александра Блока). И потому, когда он ушёл, показалось, что музыки в мире стало меньше…

…Вечером упомянутого дня – на Ивана Купала – я была приглашена к Бураго на чай. По случаю праздника Сергей вытащил бутылку крымского портвейна, накапал нам по три капли; потом пили крепкий чай с медовой пахлавой.

Но томила нас, конечно, не только физическая, но и духовная жажда. И Бураго, и я привезли с собой книги. Вся кровать Сергея была буквально завалена журналами и книжками. В этот момент он штудировал книгу А. Тахо-Годи о А. Ф. Лосеве, выпущенную в серии ЖЗЛ. Он дал мне её полистать, и я увидела, что многие страницы испещрены заметками. Лосев, которого он боготворил, давал ему постоянную пищу для размышлений (известно, что после смерти философа Сергей установил творческие контакты с его вдовой, А. Тахо-Годи, которая предоставила ему возможность публиковать в издательстве «Collegium» некоторые малоизвестные его работы). Очень критично Сергей перечитывал последнюю книгу Е. Эткинда о русских писателях серебряного века; что-то восхищало его, но с чем-то он и не соглашался.

Говорили о европейском гуманизме. Я упомянула статью Х.-Г. Гадамера «Прометей и трагедия культуры» из последнего сборника его статей в переводе на русский язык «Актуальность прекрасного» (1991). Гадамер напомнил о тех подробностях мифа о Прометее, где речь идет о том, что Прометей не только вложил огонь творчества в душу человека, научил его наукам и искусствам, но и дал надежду на бессмертие; до Прометея люди точно знали время своей смерти и влачили жалкое, пассивное, сумеречное существование в ожидании конца. Прометей открыл им перспективу жизни и бессмертия. То есть Гадамер акцентировал на том, что надежда является абсолютно необходимой предпосылкой человеческой культуры; там, где она утрачивается, происходит крушение цивилизации. Мне казалось, что именно это и случилось с нами. Подмена понятий, воинственное наступление прагматизма, культивация хищнической наживы, устранение идеальных, вечных ценностей и самой потребности в возвышенной надежде, власть сиюминутности привели к катастрофическим последствиям в культуре. Сергей не был столь пессимистичен.