Набег язычества на рубеже веков

Вошёл я в семью Сергея Борисовича Бураго двадцать лет назад в качестве учителя музыки. Квартира, которую он снимал в частном аварийном доме, отапливаемом дровами и углем, практически была пуста. Не было мебели, не было самых необходимых вещей.

Поэтому покупку рояля при таких условиях можно было считать настоящим подвигом интеллигента.

Его умение находить контакт с самыми разными людьми сдружило нас очень быстро. Со временем простая человеческая дружба переросла в дружбу творческую: я стал участвовать в «Журнале на сцене «Collegium» и, надеюсь, внёс свой скромный вклад в этот масштабный проект.

Работоспособность Сергея Борисовича была поистине фантастической. Её хватало на всё и на всех. Он мог целую ночь провести в беседе с друзьями, а затем идти на работу: читать лекции студентам, заниматься издательской деятельностью – всего не перечислишь.

Но вот грянула беда…

Увы, судьба бывает не только доброй, она бывает злой, вырывая из наших рядов лучших из лучших.

Не стало Сергея Борисовича, но память о нём так сильна, что он как будто и не уходил. Постоянно во мне живёт чувство его постоянного присутствия. Он – вместе со мной, он – рядом со мной.

Мир тебе, Серёжа!

Истинный интеллигент

П. Л. Вовк

Мне очень недолго пришлось знать и общаться с Сергеем Борисовичем. Образно говоря, мы с ним встречались на страницах «Коллегиума», им же созданного, и постоянно от четверга до четверга организуемого.

Человек-факел, человек-светильник, человек-учитель, человек-воспитатель, и этот ряд его неоценимых качеств можно было бы продолжать ещё долго.

Сочетая научное, творческое и целый ряд других направлений в работе, он находил время и для нас, ярых поклонников его «Коллегиума». Этот человек даже находил время и для приветливого взгляда, и для доброго слова, и для всего того, что называется истинной интеллигентностью. Если перечислять всё, сделанное им, то этого хватило бы на десятерых, но разве можно измерить и перечислить всё то, что он сделал для людей, для нас с вами.

Я знал Сергея Борисовича до обидного мало, но при виде его, при встрече с ним (как оказалось, мы – земляки) я всегда находил в нем черты человека, «в котором должно быть прекрасно всё: и лицо, и душа, и одежда, и мысли…».

К нему как нельзя больше подходят слова, сказанные Н. А. Некрасовым о Добролюбове:

Природа-мать, когда б таких
Людей ты иногда б не посылала миру,
Заглохла б нива жизни.

Сергею Борисовичу Бураго

Л. В. Тышковская

Год со дня Вашей смерти – а слова не прекращаются. Прерываются краткими паузами воспоминаний: обрывками, отрывками, отзвуками Вашего голоса, из которого – новые слова, как эхо, но только микрофонное, фоновое (микронное – так и просится – однородное, но лишнее). Звуковая игра неуместна. Единственная цель – восстановить и зафиксировать те неуловимые, но чудом памяти выхваченные из небытия мгновения, о которых другие, возможно, не вспомнят и не напишут.

Встреча первая. Как выразилась бы М. Цветаева – невстреча, поскольку односторонняя (правда, без элемента трагичности). Я – в зале. Вы, как истинный Маэстро, на сцене, дирижируете звукосмыслами (обходясь без дирижерской палочки), оставляя на доске графическое очертание стихотворения. Через какое-то время включаюсь – и наблюдаю, как искусно препарируются стихи К. Джангирова, пока последний, пытаясь скрыть свое смущение, покидает зал (хотя, возможно, – на банальный перекур). Но возвращение – несущественно, поскольку я уже захвачена выступлением и пытаюсь (не совсем успешно) вникнуть в суть загадочной методологии, которая становится для меня доступной только сегодня. И простота ее кажется очевидной, ибо подпитывается вековой мудростью: все гениальное – просто.

Читая Вашу «Мелодию стиха», которую я, слава Богу, успела преподнести Вам для подписи, в который раз восхищаюсь той по-пастернаковски неслыханной ересью простоты, с которой великий ученый преподносит СВОЮ методологию, – с оговорками на А. Белого и всех тех, кто даже опосредованно обращался к графическому методу. А ведь в своем законченном виде он появился именно в Вашей книге, благодаря чему мы, литературоведы, получили «возможность непосредственно соотносить динамику уровня звучности и семантику художественного текста» [с. 148): «В высоком звучании стиха проявляется его эмоциональная открытость, на среднем уровне звучности расположены элементы, наиболее важные в тематическом отношении, и глухо звучит то, что несет в себе отпечаток эмоциональной скованности» [с. 161]. Универсальность графического метода наиболее убедительно подтверждает то, что в качестве иллюстраций в книге использованы стихи не только на русском, но и на английском и испанском языках, в которых также действовала «закономерность соответствия мелодии стиха и его эмоционально-смысловой сущности» [с. 153].