Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

Этому метафикциональному автобиографическому аспекту набоковского романа соответствует странное вступление Готорна к новелле «Дочь Рапачини» – с подзаголовком «Из сочинений Обепэна». На первых двух страницах Готорн знакомит читателя с вымышленным им французским писателем Обепэном («aubepine» по-французски означает «боярышник», как и фамилия самого Готорна) и приводит названия своих произведений, но на французском. Обепэна он характеризует с кокетливым самоумалением: «В целом он довольствуется тем, что лишь слегка обрисовывает внешнее, – создает лишь самую слабую иллюзию истинной жизни, – и стремится вызвать интерес какой-то менее очевидной особенностью своего предмета изображения» [Hawthorne 2005: 106].

Перечислив названия произведений на французском, Готорн продолжает:

Наше несколько утомительное чтение этого поразительного перечня книг оставило после себя некоторую личную приязнь и симпатию, хотя никак не восхищение мсье де л’Обепэном; и мы будем рады сделать все, что в наших силах, дабы в лучшем свете представить его американской публике. Нижеследующая история – это перевод его «Беатриче, или прекрасной отравительницы» («Beatrice; ou la Belle Empoisonneuse») [Hawthorne 2005: 107].

Готорн изображает, будто знакомит американских читателей с Обепэном, на самом деле представляя им себя под маской французского писателя, которого он перевел на английский. Точно так же Набоков представляет себя англоязычному миру, переводя свою личность русского писателя на английский в «Себастьяне Найте» и маскируя личный опыт под художественный вымысел. У Готорна «оригинальное» французское заглавие «Дочери Рапачини» – «Беатриче, или Прекрасная отравительница»; новелла «Мастер красоты» на французском называется «L’Artiste du Beau; ou le Papillon Mécanique» («Мастер красоты, или Механическая бабочка»). В обоих случаях французские варианты заглавий раскрывают секрет новеллы, в отличие от английских.

Леона Токер – одна из немногих исследователей, кто рассматривал связь произведений Набокова и Готорна. Она отмечает множество родственных черт между Готорном и произведениями Набокова американского периода; одна из них – тема вины, которую Токер понимает как вину выжившего [Toker 1987: 347–349]. Однако отсылки Набокова всегда совершенно конкретны и точны; то, какие именно произведения Готорна, помимо «Дочери Рапачини», выбрал Набоков, определяет тема сексуальной вины или несправедливого обращения с возлюбленной: это рассказы, в которых речь идет о тайных прегрешениях мужчин и об их дурном обращении с женами и возлюбленными, и особенно это относится к роману Готорна «Алая буква» (1850) о супружеской измене. Рассказы образуют совокупный готорновский подтекст, включающий и «Дочь Рапачини», и четыре рассказа, написанных в промежутке с 1836 по 1844 год; все они, кроме одного, собраны в двух томах «Мхи из старого дома» (1846). Первый том включает рассказы «Молодой Браун» (1835)[128], «Черная вуаль пастора» (1836), «Родимое пятнышко» (1843) и «Дочь Рапачини» (1844). Во второй том входит «Эготизм, или Змея на груди» (1843). Вместе эти рассказы о сексуальных прегрешениях мужчины и его попытках скрыть их или избавиться от них, взятые в контексте оставления Себастьяном Клер ради Нины, показывают, что, ссылаясь на них, Набоков говорит о собственной измене Вере.

«Алая буква»

Отсылка к любому произведению Готорна приводит на память его роман «Алая буква». Роман Готорна с «Истинной жизнью Себастьяна Найта» связывают тема вины мужчины за прелюбодеяние, ассоциирующаяся с образом черной перчатки, и его попытки признаться в своем грехе. Гестер Принн носит нашитую на одежду букву «А»[129], обозначающую прелюбодеяние, ставшее очевидным после рождения ею дочери; она публично опозорена на плахе перед всеми горожанами, но вина преподобного Димсдейла в этом грехе так и остается тайной.

Священник так терзается тем, что не признался в прелюбодеянии, что чахнет и умирает: «Его нервы, несомненно, были совсем расшатаны, воля стала слаба, как у ребенка. Он был совершенно беспомощен, хотя рассудок его сохранял прежнюю силу, а возможно, и приобрел какую-то болезненную энергию, которую мог придать ему только недуг» (гл. 13. «Еще раз Гестер») [Готорн 1957: 144].