Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

<…> чем он сам лично мог бы здесь стать, какую бы вел жизнь и что бы из него вышло, если б он не бросил все в самом начале. И, признаваясь впервые в своей поглощенности этими нелепыми рассуждениями <…>, он тем самым подтверждал свою неспособность заинтересоваться чем-либо другим, ответить на призыв какой-либо объективной реальности.

– Что она, эта здешняя жизнь, сделала бы из меня, что она сделала бы из меня? – твержу я все время по-идиотски. Как будто это можно знать! Я вижу, что она сделала с десятками людей, с которыми я встречаюсь, и что-то прямо болит у меня внутри, прямо нестерпимо меня мучит при мысли, что из меня тоже могли что-то сделать. Только я не знаю что, и тревога и маленькая ярость от любопытства, которое ничем нельзя утишить, опять приводят мне на память то, что я испытал раз или два, когда решал – по разным причинам – сжечь важное письмо нераспечатанным. Как я потом жалел, как ненавидел себя – да, и я так никогда и не узнал, что было в письме [Джеймс 1983: 637][136].

То, что в рассказе Джеймса лишь уподобление, для В. становится мотивацией всего его пути; весь роман он пытается выяснить, что было в письмах, сожженных им в самом начале. Что касается исходного допущения Джеймса – неизбранной дороги, – то оно косвенным образом поднимает мучительный вопрос: как сложились бы жизнь и творчество Набокова, получись у него остаться в России?

Спенсер Брайдон навещает опустевший дом ночью, пытаясь магическими способами вызвать своего двойника. Когда ему это наконец удается, он видит, что у привидения недостает двух пальцев:

…Ибо он мог только дивиться на свое другое «я» в его новой позиции. <…> Разве не были доказательством эти великолепные руки, закрывающие лицо, сильные и плотно к лицу прижатые? Так решительно и так плотно прижатые, что, несмотря даже на одну особую истину, одну маленькую реальность, погашающую все остальное, – именно на тот факт, что на одной из этих рук не хватало двух пальцев, как бы случайно отстреленных и тем сведенных всего лишь к коротеньким обрубкам, – несмотря даже на это, лицо было все же надежно укрыто и спасено [Джеймс 1983: 625].

Существование двойника затем подтверждается: Алиса, возлюбленная Брайдона, тоже видела его, и упоминает красноречивую деталь:

А его бедная правая рука!..

– Ах! – Брайдона передернуло – то ли из-за доказанного теперь их тождества, то ли от сокрушенья о потерянных пальцах [Джеймс 1983: 671].

Темы сомнения в существовании двойника и объективного подтверждения сверхъестественному явлению возникают в романе Набокова; такая подробность, как увечная рука привидения, приводит на ум сон В. и увечную руку Себастьяна. Оба видения указывают на каким-то образом усеченную жизнь.

Связь между этими двумя текстами просматривается не так явно, как между другими, но тем не менее она заставляет задуматься. Она дополняет совокупность историй Джеймса о появлении призраков в гуще обыденной жизни – дополняет в стиле, намеренно отличающемся от Эдгара Аллана По, который сохраняет близость к европейской готике. Веселый уголок в деловой части Нью-Йорка – это не дом Ашеров.