Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

Так впору ли, со смехом низкопробным,
Глумиться над незнаемым загробным:
Над стоном лир, беседой неспешливой
С Сократом или Прустом под оливой,
Над серафимом розовокрылатым,
Турецкой сластью и фламандским адом?
Не то беда, что слишком страшен сон,
А то, что он уж слишком приземлен:
Не претворить нам мира неземного
В картинку помудреней домового

[Набоков 1997–1999, 3: 317][145].

Однако Шейд не воспринимает «домашнее привидение», когда с ним пытается пообщаться призрак тетушки Мод; он также ошибается, когда отчаивается в возможности пообщаться с духом Гэзель:

Я знал – уж ничего не будет: в ночь
Не отстучит дощечками сухими
Забредший дух ее родное имя…

[Набоков 1997–1999, 3: 330].

В «Бледном пламени» Набоков, возможно, соглашается с Шейдом, отвергая доску для спиритических сеансов и самозваных медиумов-шарлатанов, но не отрицает возможности контакта с духами. Тетушка Мод пытается вступить в контакт с Гэзель, появляясь в виде светового пятна и предупреждая, чтобы сам Шейд не шел к судье Голсуорту, а непосредственно перед убийством Шейда в доме судьи поэта пытается предупредить об опасности бабочка ванесса аталанта, в которой воплотился дух дорогих ему умерших (или умершей).

Интерес Набокова к феномену спиритизма очевиден и в «Истинной жизни Себастьяна Найта». Сердечное заболевание, которое уносит жизнь Себастьяна, «болезнь Лемана», отсылает к паранормальному феномену, который исследуется в книге Лемана, уже упоминавшейся ранее. В ней процитированы те же мистики, которых цитирует и Набоков: А. Р. Уоллес, Ф. В. Х. Майерс, а также Общество психических исследований (Society for Psychical Research).

Набоков ссылается на этих писателей и других авторов, всерьез рассматривавших возможность загробной жизни, на спиритизм и феномен ясновидения в попытках связаться со своим дорогим умершим. Тема спиритизма в «Истинной жизни Себастьяна Найта», «Сестрах Вэйн» и «Бледном пламени» развивается путем аллюзий на Акселя Мунта, Фредерика Майерса, Генри Джеймса, Уильяма Джеймса, Роберта Дейла Оуэна, Джеймса Коутса, Альфреда Расселла Уоллеса, Чарльза Кингсли, Эндрю Лэнга и Артура Конан Дойла. И комически, и серьезно ссылаясь на то, как эти серьезные ученые, философы и художники исследовали возможность жизни за пределами познаваемого, Набоков показывает целый спектр способов, позволяющих подтвердить его собственные оптимистические поиски.

Себастьян – первый в череде набоковских художников, которые страдают от неопределенного сердечного заболевания, и каждая смерть, физическая или метафорическая, ассоциируется с набором из трех мотивов: 1) вариациями на тему перехода от 999 к 1000; 2) озером или морем; 3) указаниями на сверхъестественное. Когда Себастьяну ставят диагноз, он и Клер независимо друг от друга ощущают присутствие гнома и эльфа и призрачность немецкого букового леса на берегу «серого как сталь моря» [Набоков 2014: 109]. Роман начинается с рождения Себастьяна 31 декабря 1899 года, на грани между числами 1899 и 1900, когда девятки моментально сменятся на ноли; вместе с записью о погоде, сделанной Ольгой Олеговной Орловой, переход от девяток к нолям указывает на мистическую версию традиционных для биографии дат рождения и смерти – вход и выход в потустороннее, эмблема, которая еще больше подчеркнута в «Бледном пламени» (см. главу пятую). Таким образом, болезнь Лемана можно истолковать как боль, связанную с иным миром, где будет восполнено то, что было утрачено. Первый английский роман Набокова изобилует аллюзиями на потустороннее, которые выходят далеко за пределы присутствия духа Себастьяна в мире В. Обзор конкретных материалов, связанных с интересом Набокова к истории спиритизма, позволяет по-новому прочитать его романы.

Спиритическое движение: из Америки в Россию