Набоковская Европа

В Швейцарских Альпах, на его ладони
Та бабочка расправила крыла,
Она же улетала от погони,
Где большевизм сжигал страну дотла,

Кружилась над огнём, едва не тлея,

Оплакивая родину в дыму,
За океаном в маске лицедея —
Куильти – оступалась вдруг во тьму,

Чтобы воскреснуть в образе и пене,

И облекаясь в зоревой янтарь,
Европа там взбегала на ступени,
Где ждал её заоблачный алтарь.

И та же бабочка, что в детстве на пороге

Манила в нескончаемую даль,
Звала его в бездонность, и в дороге
Он изучал таинственный букварь.

В узорах крыльев проступали знаки,

Слова слагались в прозу и стихи,
И ангелы в лугах сажали маки,
Что раскрывались поутру, тихи.

«Набокова найду…»

Набокова найду,
он царь сквозного мира,
летящий на звезду
на парусах эфира.

Там синяя листва

и робкие стрекозы.
А здесь – его Нева,
морозы, грозы, слёзы…

Агнемёт [13]

Как-то раз в Алеппо

В. Набоков

И пули поют у склепа,
В преддверии темноты,
Зачем ты пошёл в Алеппо?
Оставишь ты здесь мечты,

Где марево и пустыня,

Иные слова и дни.
Снаряды ревут, над ними
Сияют во тьме огни.

И в зареве каждой трассы

Палящие есть крыла,
Се – ангел, такой прекрасный,
И жуткий такой – дотла

Сжигающий пуповину

Меж родиной и тобой.
И ночь оказалась длинной,
И росчерк крыла – судьбой.

Плотина

Гора Парнас в Рождествено —
Воздушная гора.
Набокова вещественны
Там думы и слова.

Врата оранжерейные,

Фундамента следы,
Не меркнут сожаления
Над клубами воды,

Вздымаемой плотиною

Железной, и река,
Свободная от тины, и
Звенящая века,

Дана во искупление,

Для памяти и снов.
Набоков здесь в смятении,
В предчувствии даров.
И холм парнасский, вырицкий,
Возносит в облака,
Приплывшие до Сиверской —
В них Сирина строка.

LATH [14]

Look at the harlequines!

V. Nabokov

Посмотри на арлекинов —
вон клубятся, вот манят,
перелистнуты, картинны,
опрокинутые в ряд —

отражения и блики

миражей забытия,
ромбы, сумерки и пики
расстаются, серебря:

будущие амальгамы,

неприкаянные сны,
мелоса сквозную драму
хаоса и тишины, —

сотворившие под спудом

взвесь хрустальных голосов,
подражающие люду
головы котов и сов —

под бунтующею маской.

Посох, пузырёк чернил,
и перо дрожит указкой,
воскрешая звёздный пыл.

Набоков сжигает «Лолиту»

Огонь разгорелся в печурке
И тени судьбы на стене:
Набоков сжигает дочурку —
«Лолиту» в загадочном сне.

Как Гоголь, как Мастер, как гений,

Шедевр человеческих сил.
И пламень в надмирном биенье
Нимфетку почти охватил.

Но Вера не дремлет, и с верой

В грядущую славу над ним,
Отводит рукой сокровенной
От мужа пророческий дым.

И Гоголь молчит, и Булгаков,

В бессмертье свое углубясь.
В раю прошептали: – Однако,
Набоков средь нас, не таясь!