Начало

Зная, как этот хилый очкарик со скособоченными от постоянного сидения за письменным столом плечами и задиристым голосом действует на военных, он быстро выбрался из-за своего стола и пошёл к ним. Связываться с военным нельзя по очень многим причинам. Но против всех ожиданий, военный ответил достаточно миролюбиво.

– Вот, я читал, – и вытащил из-за спины – парень стоял по стойке «вольно», расставив ноги и заложив руки назад – аккуратно сложенную вдоль, но так, что виден заголовок, их газету.

Читатели к ним заходили. Но, как правило, это были знакомые, люди «их круга», а военные… Да они даже представить не могли, что кто-то в форме будет их читать. Кроме цензуры, понятно. Но оттуда не приходят, туда вызывают. Это было уже интересно, и вся их редакция, забыв о спорах и проблемах, собралась вокруг неожиданного посетителя. Парень был явно ошарашен, но отвечал, что он демобилизованный, ветеран, их газету увидел на стенде у Центра Трудоустройства, ещё декаду назад, ему понравилось, теперь покупает, когда видит, интересно, а статью Туала о разворовывании трофеев он не читал, но это так, все ветераны это знают, а про падение морали он читал, хлёстко написано. Речь у парня была правильная, без армейского лая, с редакционными девушками он говорил вежливо и отвечал на их вопросы, хотя все знают, что для армейских все женщины – шлюхи, и говорят они с ними соответственно.

– Давай, – позвал он парня, – проходи и садись.

Он усадил его у своего заваленного бумагами стола.

– Я Кервин, главный редактор. Показывай, что принёс.

Как он догадался, что не просто так, не просто читатель пришёл, сам потом не мог понять. И когда Гаор как-то его об этом за пивом спросил, отшутился. А тогда парень посмотрел на него как на храмового оракула и, помедлив, достал, звякнув медалями и значками, из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок, плотно исписанный мелким и очень чётким почерком…

…Почерк Гаора потом приводил в восторг и наборщиков, и редакторов, а случайно он узнал, что Гаор даже перепиской подрабатывал. Удивительно, сколько он успевал, жил бегом, будто… будто знал, что не дадут. Увидеть, написать, узнать, попробовать…

…Насупившись, зло сощурив глаза, парень следил, как он красным карандашом правит его рукопись, вычёркивая, расставляя стрелки и редакторские знаки. Дойдя до подписи, он решительно убрал всё, кроме имени, и тогда, поглядев на закаменевшее лицо, объяснил:

– У нас подписываются только именами.

Жёсткое лицо дрогнуло.

– Это… это напечатают? – севшим от волнения голосом спросил парень.

– А для чего ты это принёс? – ответил он вопросом и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Материал есть, теперь доведём его до ума. Гаор, правильно? – парень кивнул. – Это пойдёт. А что ты сам воевал и не понаслышке знаешь, это из текста, а не из подписи должно быть понятно. Смотри. Вот это значит, сделать одной фразой, это здесь совсем лишнее, оставь до другого раза.

Парень подался вперёд, сняв и положив на колено фуражку, следя за его карандашом уже с другим выражением.

– Вот, – закончил он, – всё понял?

– Да.

– Тогда бери бумагу, садись и перепиши.

Парень взял свой листок и огляделся.

– Вон к Моорне садись. У неё свободнее.

Моорна, поджав губы, сдвинула свои бумаги, освобождая угол.

– Ручка есть? И не тяни, – уже привычно распорядился он…

…Кервин свернул под указатель, выцветший настолько, что незнающий не поймёт изображения. Осталось немного…

…Конечно, в штат Гаор не попал, штатных у них раз-два и обчёлся – не те у них финансы, чтобы платить штатникам, кроме самых необходимых – и никогда не жаловался на размеры или задержку гонорара. Работать совсем бесплатно Гаор не мог себе позволить, вернее, ему не позволяли этого ветеранская пенсия и обязательные выплаты отцу. Узнал он об этих выплатах случайно, и был поражён мелочностью генерала спецвойск Яржанга Юрденала. Обычаи, традиции… конечно, это часть культуры, даже её фундамент, но нельзя вечно жить по ним. Как в старинном подвале современного дома. Но сказать Гаору ничего не сказал: критиковать отца может только сын, это семейное дело, и лезть туда никто не имеет права. А хватка у Гаора оказалась крепкая. Удалось свести его с одним знакомцем из «Ветерана», и Гаора стали печатать там. Он читал. Подчёркнуто беспристрастный тон, выверенные до точности боевых донесений слова и формулировки, а за ними истинная война. Это понимал даже он, ничего не знавший о ней, кроме официальных сообщений. Кровавая страшная машина, перемалывающая людей, и Тихой Конторе не к чему придраться. Надо уметь! Арпан сказал, были две папки. Сволочь генеральская, согласен потерять в гемах, лишь бы навредить. Ведь понятно, что только из злобы потребовал уничтожения рукописей…