Над маковым полем

– А меня завораживают подобные талисманы, – делится своим мнением Андерсен, – я бы даже приобрёл один, будь у нас побольше мелочи. Так, на память, – сообщает он, но его намёки остаётся нераспознанными.

Вместо резных фигурок Купидон тратится на бутылку с водой, зелёные бананы и бархатные яблоки. Лох и Дали в это время совершают нечто, отдалённо напоминающее гимнастику. Ясное утреннее небо проливает на них ленивую свежесть, а тепло трёт щёки своими мягкими лапами.

– Красота! – возводит руки к солнцу Лохматый, словно поклоняясь какому-то идолу в секте, где Учитель призывает прозревших детей ходить голыми и удаляться от социума в дикую природу. Поселяться в пещерах. Питаться растениями. Делать кровопускания.

– Всё, друганы, – кричит Андерсен, – запрыгиваем обратно!

Пятёрка почти сектантов, опираясь на бурый холодный поручень, взбирается по трём высоким ступеням в вагон и цепью пробирается в свою ячейку.

– Интересно, где они находят такие длинные и узкие ковры? – вслух размышляет Мэрилин, но никого, кроме неё, это не заботит.

Забившись в консервную банку, друзья рассаживаются напротив друг друга. На одной полке умещаются Монро, Купидон и Лох, а на другой – Андерсен и Дали.

– Я всё ещё не верю, что мы приближаемся к морю, – волнуется Лохматый, – мне всё ещё кажется, что это не по-настоящему! Как будто всё наше спонтанное путешествие – игра. Несерьёзный вымысел.

– А ведь прекрасно вот так взять и ни с того, ни с сего вырваться из системы! Прекратить оседлый образ жизни. Убежать от кастрюль, работы и вредных привычек жалеть себя, оправдывать, откладывать жизнь на потом, – философствует Купидон.

– Это точно! – подтверждает Дали. – Хоть что-то интересное и насыщенное появляется в моей молодости. Будет, что вспомнить, как говорится. Мне ведь вообще нечего рассказать, хоть и прошло девятнадцать лет. Помню только счастливые минуты из детства. Они пылятся в уголках оперативной памяти. Однажды мы катались с отцом в парк аттракционов. Я водил зелёную машину на Автодроме. Сталкивался с другими машинами. Хотел врезаться в каждую. Потом мы заказывали сладкую вату и залезали на Колесо обозрения. Почему-то все дети восхищаются майскими жуками и грецкими орехами, но стоит им вырасти, как превращаются активные любопытные детишки в полных тюфяков на скучных работах.

– Миленько, – каркает Монро.

– Что миленько? – не догоняет Дали.

– Кадр из твоего детства миленький, – объясняет дама, – раньше я смотрела на тебя как на уродский предмет интерьера, а теперь воспринимаю как личность. С характером. С историей. Со своим самосознанием.

– Весьма приятно, – бурчит Дали.

– Я честно. Только ты не обижайся. А вообще, предлагаю устроить день сокровенных воспоминаний, – говорит Мэрилин.

– Здорово! Я люблю ностальгировать и окунаться в старые времена, – соглашается Андерсен, но девушка, не дожидаясь завершения фразы, прерывает лиричный поток.

– Я часто думаю о своём первом косметическом наборе. Мне исполнилось лет пять… или даже четыре, когда родители подарили пластмассовую шкатулку в виде сердца с прозрачной крышкой. В ней, словно драгоценности, лежали розовая помадка, оранжевый лак, сине-серебристые тени и сладкие духи. Только по неосторожности всю помаду я съела, приняв её за сладость. Уж больно красочно она смотрелась. Словно мармеладка. А тени я извела, крася глаза куклам. Но до сих пор этот набор источает магию и важность, доступную только взрослым. Ах, как волшебно и давно это было! – кудахчет Мэрилин.

– А я обожал строить крепости из одеял, подлокотников и подушек, – присоединяется Купидон, – особенно любил накидывать плед на стол, словно широкую скатерть, и забираться в получившееся укромное местечко, где мог лопать леденцы и мандарины. Устраивать личное тайное убежище. Прятаться в нём от добрейшего папочки. В коробке из-под блендера я хранил ножницы, степлер, палочки от Чупа-чупса и другое оружие для самообороны. Ещё я брал с собой карманный фонарик и комиксы. Следя за приключениями супергероев, представлял, как тоже спасаю город или что-то в этом духе. Чудное было ребячество.

– Мой пупсик! – с сюсюканьем льнёт к нему Мэрилин.

– А я, – прерывает тошнотворную картину Лох, – больше всего радовался поездкам в пиццерию! С наслаждением вдыхал сочные запахи теста, помидоров и грибов! С наслаждением усаживался за столик у окна и принимался за газировку в огромном стакане с трубочкой. Помню, как приносили лакомые кусочки пиццы на серых картонных подносах, и как смотрели на меня оливки «Маргариты». Как манил закрытый пирог с начинкой из курицы, сыра Моцарелла и томатов! Как аппетитно дымилась «Субито»! На выходе мне обязательно доставались мыльные пузыри с красным шариком и примитивным лабиринтом на закрывашке. Наверное, нельзя описать детский восторг от забав с мыльными пузырями… – погружается в грёзы Лохматый.

– Вроде беззаботно рос, – хмыкает Монро, – что ж до наркомании скатился? – громко вопрошает она.

Их банда учтиво обходила травмирующие темы боком. Психиатры этот феномен называют вытеснением, но Мэрилин бестактно распахивает шкаф со спящим скелетом.