Над пропастью

– Ссоры, как таковой, не было,— неохотно пояснил Иван. — Были поступки, его поступки. Столичная жизнь его сильно испортила. Короче, во время последнего своего приезда, пользуясь моей доверчивостью, Пашка, мягко говоря, позаимствовал все мои сбережения, которые я копил на машину. Мне он оставил записку с твердым обещанием, что скоро я буду ездить на «мерседесе»,— тоже надеялся разбогатеть, вложив деньги в какой-то бизнес (видать, не разбогател). Но меня больше расстроила не потеря денег, тем более что через пару лет государство так и так отняло бы их у меня, потому что моя очередь на «жигули» так и не подошла, а «москвич» старой марки я не хотел брать. Кроме денег, Пашка, на время отпуска, «позаимствовал» у меня мою девушку. Правда, справедливости ради надо сказать, что она сама предпочла его мне, очарованная его столичным шиком и уверенными манерами. Я бы мог его понять и простить, если б он хоть капельку любил ее. Но он развлекся с ней по принципу: бери от жизни все, что сможешь,— и бросил. Я постарался вычеркнуть ее из своей жизни, хотя это далось мне нелегко. Долгое время для меня самыми привлекательными девушками были те, у которых схожие глаза, губы... Но разве другую такую найдешь! Ей-богу, я не раз жалел, что у нее нет такой же сестры-близняшки, не столь легкомысленной, как она... Маша, ты что?.. — встревожился он, вдруг заметив, с каким величайшим напряжением она слушает его. — Все это давно в прошлом. Зря я тебе рассказал!

Он замолчал, жалея, что вовремя не вспомнил совет Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан — заткни его! Дай отдохнуть и фонтану». Стало очень тихо. Лишь издалека доносился шум поезда, проходящего по мосту через Амур, да слышался лай собак по всей округе. Посторонние звуки вдруг заглушило громкое урчание в Ивановом животе.

– Ты, наверное, есть хочешь? — спохватилась Маша.

– Да уж: голоден не как собака!

– Я сейчас... — Она набросила на себя халат, встала и включила верхний свет. — Что тебе принести?

– Ну, если ты так настаиваешь... Неси ветчину, а то она мне сниться будет, затем сливочное масло, икру...

– Красную или черную?

– Красную... и черную. Хлеб не забудь! Чай, если можно, с молоком, да не в чашечке-мензурке, а в нормальной пол-литровой кружке.

– Давно бы так! — улыбнулась Маша, выслушав обстоятельный наказ.

Глава третья

1

Дни пролетали незаметно. Вот уже желтые опавшие листья, вымоченные дождями и высушенные скупым осенним солнцем, свернулись трубочкой; зеленая еще трава по утрам покрывалась росой, больше походившей на иней. Однажды выпал снег, и наступила холодная дальневосточная зима...

– Эх, яблочко, да на тарелочке.

Надоела мне жена, пойду к девочке! —

напевал Морозов, развалясь на диване. Первую половину дня Маша, как всегда, отсутствовала, и он скучал. Научная работа его была завершена: принцип ясен, а мелкие технические детали доводить до ума не хотелось — не было стимула. Хоккей по телевизору посмотрел, собаку накормил. Пора было и самому поесть, но одному садиться за стол не хотелось. Он опять включил телевизор.

Наконец появилась Маша. Он обрадованно вскочил ей навстречу:

– Вот и Машенька пришла, молочка принесла!

– Заждался? Я уж торопилась, как могла. Пришлось добираться на автобусе, потом идти пешком. Ты же запретил мне подсаживаться к частникам. — Разрумянившаяся с мороза, она засыпала его вопросами: — Чем ты занимался без меня? Не скучал? Что ты смотришь? Опять «Новости»?

Она выключила телевизор и стала накрывать на стол. Он не отходил от нее ни на шаг. Наконец она насильно усадила его, чтобы не путался под ногами и не мешал подавать обед.

Он давно отвык перекусывать наспех за стандартным кухонным столиком, притуленным в углу тесной кухни. Торжественная процедура приема пищи за настоящим обеденным столом, застеленным белоснежной скатертью, больше не стесняла его. Когда он был маленьким, у них в доме было принято завтракать и ужинать всей семьей за большим круглым столом. Только скатерть была клеенчатая, иначе не настираешься. А матерчатую скатерть мать вынимала из комода и стелила по праздникам. Он не забыл этот красивый обычай и спустя много лет, благодаря Маше, снова полюбил его.

– Мы с тобой — как Мастер и Маргарита у последнего тихого пристанища,— сказал он. — А в стране такое творится...

– Почему ты забросил лабораторию? — перебила она, не дав развить тему. — То было не выманить... Ты говорил, у тебя вагон идей. В науке так не бывает, чтобы все было достигнуто.

– Не вижу смысла. Наверное, неважный из меня ученый. Или наоборот: как физик я сделал изобретение, а как философ хочу теперь повлиять с его помощью на нашу жизнь. Мне бы заводик! Ведь если бы мне удалось захватить лишь один процент мирового рынка микропроцессоров, да хотя бы года три сохранять монополию на свое изобретение, это уже было бы здорово!

– А я хочу родить ребеночка,— призналась она, потупив взгляд.

– Я тоже. (Она улыбнулась.) Чтобы ты... — запутавшись в словах, он подошел и обнял ее; она закрыла глаза от его поцелуя.