Над пропастью

Опустив веки с длинными ресницами, она рассеянно крутила поясок своего нового вечернего платья, купленного еще в прошлом году, но впервые надетого только сегодня. Затем посмотрела Лыкову прямо в глаза. Тот подобрался и сел ровно.

– Да, тишина здесь... — сконфуженно пробормотал он.

– Ну, так как,— нетерпеливо перебил его Иван,— согласен быть моим заместителем? Если сомневаешься, поработай без оформления, пока ты в отпуске. А не понравится — отказаться всегда успеешь. Давай решай, время дорого — жизнь одна, а успеть надо много. Мне одному не разорваться, а связываться с кем попало я не хочу.

– Ваня, ты неправильно ведешь переговоры,— вновь ласково сделала замечание Маша,— слишком эмоционально: то уговариваешь, то начинаешь требовать. Ты изложил ему свои условия, и пусть он теперь сам думает и решает. А то ты сейчас похож на униженного просителя, а не на главу солидной фирмы.

– Ну, извини! — Иван откинулся на спинку дивана и растянул в улыбке пухлые и красные, как у ребенка, губы. — Не научился надувать щеки. Научусь, дай время!

– Надувать щеки! — потешно передразнил маленький Витя, подойдя к столику. — Папа, я хочу еще рыбку!

Антон очистил сушеную корюшку от тонкой шкурки, отделил твердое янтарное мясо от костей и дал младшему сыну.

– И мне! — раздалось с другого боку.

– Федя, ты мог бы и сам себе почистить,— сделала замечание Алина,— ты же уже большой.

Старшее чадо молча дождалось своей доли и отошло довольное.

Больше в этот вечер о делах не говорили. Зато ели фаршированного фазана, пойманного Иваном недалеко от дома и умело приготовленного Машей; танцевали. И только когда провожали Лыковых до их старенького «москвича», Маша сделала очередное критическое замечание в адрес своего взрослого воспитанника:

– Кстати, Ваня, если ты хочешь добиться успеха в бизнесе, тебе надо обновить свой гардероб. Вот эти твои ботинки...

– А что? — Морозов картинно поглядел на свои ноги. — Отличные ботинки из натуральной кожи, двадцать шесть рублей пара. Маде ин Биробиджан. Правда, обшарпанные немного, ведь они ровесники демократической России. Я приобрел их в девяносто первом году, осенью, когда в обувных магазинах ничего не оставалось, кроме резиновых калош, тряпочных домашних тапочек и вот этих ботинок, потому что слава Биробиджанской обувной фабрики оказалась страшнее дефицита и ожидаемой либерализации цен. А вот я не испугался и до сих пор горжусь своей покупкой. Я за третий квартал тогда заработал почти три тысячи рублей чистыми и мог купить больше сотни таких пар! Сейчас бы открыл обувную лавку...

– Если б вы знали, как я устала бороться с его «совковым» воспитанием! — пожаловалась Маша.

– Это он-то советский? — переспросил Лыков, смерив Ивана суровым взглядом. — Нигде не работает, живет как барон, благородное служение науке променял на золотого тельца.

Алина дернула мужа за рукав:

– Перестань!

– И это наш несгибаемый борец за справедливость. Позор! — обличал и клеймил друга Лыков, не стесняясь Маши, которая не могла понять, шутит он или говорит серьезно. — Чего молчишь? Нечего сказать в свое оправдание!

– Просто я вспомнил мудрое высказывание Олега Флягина: «Никогда не оправдывайся! Потому что жалкий лепет оправдания не заглушит грозного голоса обвинения».

– Ваня что-то задумал,— предположила Алина, проницательно глядя на невозмутимого, улыбающегося Ивана,— только не хочет признаваться.

5

Была третья декада января — самое холодное время в году с его тридцатиградусными «крещенскими» морозами, усугубленными высокой атмосферной влажностью. Деревья стояли мохнатые от инея. На покрытую белой изморозью деревянную скамейку страшно было сесть. И все стояли, топтались, пританцовывали в ожидании автобуса. Толпа шевелилась и колыхалась, чтобы не превратиться в сосульки. Над остановкой поднимался пар от теплого человеческого дыхания.

Морозов снимал то одну, то другую перчатку и поочередно грел ладонью мерзнущие уши, привычно провожая взглядом легковые машины, хотя давно мог бы «проголосовать» и уехать, потому что время для него теперь было дороже денег. Он думал о том, что скоро сможет видеть мир только из окна бронированного автомобиля. В лучшем случае. Безрадостная перспектива!

Его тронули за руку. Обернувшись, он увидел рядом с собой Ирину.

– О! На ловца и зверь бежит,— обрадовался он. — Здравствуй!

– Здравствуй, Ваня! — приветливо улыбнулась Ирина. — Я тебе кричу, кричу...