Над пропастью

– Не буду,— серьезно ответила она. — Я столько страха натерпелась!

– Ты же была уверена, что тебе ничего не грозит.

– Я не за себя боялась, а за вас.

Я оставил без комментариев ее трогательный ответ.

– Родители, конечно, ничего не знают?

– Я им напишу.

Я покачал головой. Единственным оправданием мне служило то, что она, по крайней мере, избавится от плохишей, втянувших ее в свои грязные дела.

Я запер машину, взял знакомую сумку — весь багаж путешественницы, и мы направились в здание аэропорта. Лариса прошла регистрацию и встала в сторонке, ожидая, когда схлынет очередь у выхода на посадку. Она рассеянно смотрела по сторонам и опускала глаза, как только наши взгляды встречались. Наконец она сделала запись в блокнотике, вырвала листок и дала мне. Я не глядя сунул его в карман. Она скомкала прощание, не рассчитывая услышать добрые пожелания в свой адрес, прошла паспортный контроль, досмотр и скрылась в накопителе.

Полчаса спустя я держал в руках письмо, стоившее мне три тысячи долларов и содержавшее, как оказалось, всего несколько печатных строчек.

«Антон! Мне нечего тебе сообщить, кроме того, что я все выдумала. У меня нет никаких сообщников, и кто те люди, я не знаю. Я верила, что ты настоящий джентльмен, не то что твой начальник, и что ты не захочешь подводить его. Я поступила гадко. Но что сделано, то сделано. Если можешь, прости меня!»

Теперь мне стало ясно, почему она избегала смотреть мне в глаза и даже толком не попрощалась.

С вокзала я отправился к Морозову в его особняк на берегу Амура. От охранника я узнал, что этим же утром из Москвы прилетел Павел. На летней веранде был накрыт стол, за которым сидели Маша и оба брата. Лежавшая у их ног собака навострила уши, но, убедившись, что я свой, потеряла ко мне интерес. Гостеприимные хозяева, напротив, окружили меня вниманием. Павел вышел из-за стола пожать руку старому знакомому, Иван порывался налить штрафную, Маша угощала разносолами. Успев проголодаться, я сосредоточился на еде, а братья продолжили разговор, прерванный моим появлением.

– Что ты собираешься делать дальше? — спросил Павел.

– Флягин говорит, что мне не хватает скандальности, и советует объявить голодовку возле российского Белого дома, как доктор Хайден — возле американского, в знак протеста против равнодушия властей к чаяниям простого мультимиллионера. Чем не сенсация? И не надо тратить деньги на саморекламу!

Никто не улыбнулся, слушая легкомысленную болтовню Ивана. Тот продолжал:

– А если серьезно: помоги протолкнуть мой план в правительстве и внести законопроект в Госдуму. Мои деньги, твои связи...

– Боюсь, я и так сделал крупную ошибку, согласившись кредитовать твой бизнес. Придет время, и кто-то большой и сильный с очень длинными руками задастся вопросом: а кто же тот негодяй, который помог ему встать на ноги? Если уже не задался.

– Ты каждый день рискуешь, что кто-то позавидует твоему богатству и удачливости и захочет разобраться с тобой, и тем не менее не боишься. Почему же так страшно рискнуть для благородного дела?

– Я живу и рискую по правилам, по которым живут и рискуют все остальные, поэтому у меня всегда есть шанс.

– Правила, о которых ты говоришь,— чужие правила. Ты подчиняешься им из страха, а не потому что испытываешь в них потребность.

– Но чтобы диктовать свои правила, нужно быть в тысячу раз богаче, чем ты.

– В пятьсот.

– А чтобы только попытаться — в сто раз богаче.

– В пятьдесят. Я посчитал,— пояснил Иван. — Я действительно не настолько богат, чтобы напрямую влиять на политику и на политиков. Иначе я не стал бы делать публичных заявлений, апеллировать к общественному мнению. Надо, чтобы идея забродила в умах,— глядишь, и потянутся люди.

– Что мне в тебе нравится — это твой оптимизм,— снисходительно сказал Павел и, вздохнув, добавил: — Пожил бы в Москве, ты бы быстро избавился от иллюзий.

– Да, ты прав: энтузиазм нынче не в моде,— неожиданно поддакнул Иван. — Поговорим как деловые люди. Помнится, ты предлагал на паях приобрести в европейской части страны пару предприятий. Я согласен. Я даже готов уступить тебе свою долю прибыли при условии, если закон о специальной экономической зоне «Сахалин» будет принят и вступит в действие.

Павел долго держал паузу. Откровенно говоря, я бы удивился, если б он заинтересовался подобной сделкой. Но этого не случилось.

– На меня не рассчитывай,— ответил он. — Я в политику не лезу и тебе не советую.

– Каждый должен заниматься своим делом,— вмешалась в разговор Маша. — Пусть о государстве думают те, кому за это деньги платят.

– Пусть,— тихо молвил Иван.

Видимо, у них подобные споры случались регулярно. Как следствие — Маша становилась замкнутой, раздражительной, то есть совершенно непохожей на себя. Мой друг заискивал перед ней, чувствуя свою вину, готов был уступать ей во всем, кроме одного...

– Что поделаешь,— оправдывался он,— я стал заложником своего ума. Было бы у меня его поменьше, я бы жил, как все.

– Было бы у тебя его побольше, ты бы тоже жил, как все,— парировала Маша.