Над пучиной

Улучивъ минутку, когда княжна вышла изъ-подъ навса подышать чистымъ воздухомъ въ цвтник, оставивъ всхъ своихъ еще за ликерами, кофе и сигарами, въ застольной бесд съ радушнымъ хозяиномъ, Юрій Алексичъ подошелъ къ ней и тихо сказалъ:

– Я принесъ ваши вещи… Прикажете передать княжн Ладомирской карточки, потерянныя Звенигородовой?

Она вздрогнула, какъ отъ холода.

– Какая вамъ охота? – печально отвтила она. Я вдь просила васъ простить мою глупую ложь и забыть ее!

– Ложь? – повторилъ онъ, не совсмъ весело улыбаясь. Ложь-ли?.. Быть можетъ…

– Что?

– Не знаю… смю-ли я?

– Ахъ, смйте! Мн все равно – раздражительно засмялась она. Что же, быть можетъ, по-вашему?..

– Не по-моему, княжна, а по-вашему…

– Что-жь наконецъ такое?

– Быть можетъ вы тогда, принявъ эту фамилію, не солгали, а только предупредили неизбжное событіе?..

Она нервно разсмялесь и сказала:

– Дайте мои карточки!

Арданинъ передалъ ей платокъ и книжечку. Вра открыла ее, взяла одну изъ своихъ карточекъ и при свт мсяца и газовыхъ рожковъ сдлала видъ, что читаетъ свое имя.

– Вы ничего не отвчаете, княжна?

– Что-жь отвчать мн?.. – еще раздражительне засмялась она. Разв пропть вамъ арію князя Наташ въ опер «Русалка»?.. Замнивъ два слова… «Вотъ видишь-ли, княжны, не вольны мужей себ по сердцу брать»… Ахъ! Боже мой! Что это?.. И я стала забывать приличія?.. – прервала она, грустно разсмявшись на свой чуть слышный напвъ. Видите, Юрій Алексичъ, какъ заразительно дурное общество!.. Тамъ господинъ Звенигородовъ чуть не поетъ круговыхъ псенъ за чашей зелена-вина; а тутъ я начала ему вторить… раньше времени!

Въ голосъ ея слышалось раздраженіе, чуть не слезы.

Арданинъ посмотрлъ на нее внимательне и вс шутливыя рчи, и даже вс эгоистическіе помыслы его разлетлись. Онъ самъ не опомнился, какъ у него сорвалось съ языка:

– Успокойтесь, Господь съ вами!.. Какая вамъ крайность?..

– Какая?! – громче чмъ она хотла, вырвалось и у нея слово прямо изъ наболвшаго сердца. – Бываетъ!.. Не все по цвтамъ да мурав гулять…

Приходится и по терніямъ!.. Впрочемъ, что это я, въ самомъ дл?.. Извините, пожалуйста!.. На меня напала сентиментальность… Сентиментальность или сумасшествіе? Сама не знаю!.. Блажь какая-то…

Она шла быстрыми шагами вдоль дорожки и онъ за ней машинально слдовалъ.

Чувство искренняго горя защемило ему сердце и мысли вихремъ чередовались въ голов. Вдругъ она остановилась и, поднявъ на него свои глубокіе, темные глаза, тихо сказала, прерывая безпрестанно свою нершительную рчь:

– Вотъ, только одно. Мн все равно, что подумаютъ другіе… Но вы, Юрій Алексичъ… съ вами мы какъ-то и сошлись иначе и… вы не такой, какъ вс… какъ большинство. Словомъ, я бы хотла, чтобы вы знали, если… если быть тому, – что, въ тотъ день, когда это имя станетъ моимъ, мн легче было-бы, еслибъ меня самое… еслибъ со мною – вотъ что сдлали!

И она порвала на мелкіе куски свою визитную карточку, бросила клочки себ подъ ноги и, растоптавъ ихъ въ песк, прибавила:

– Въ этотъ день, если онъ когда нибудь настанетъ, – вотъ что случится съ княжной Врой Ладомирской!

И засмявшись, она пошла не оглядываясь къ столу.

– Прошлась по цвтнику, дитя мое? – нжно спросилъ ее отецъ.

– Да! Славный вечеръ.

– Ахъ, я дуракъ! – откровенно заявилъ камеръ– юнкеръ, хлопнувъ себя ладонью по лбу. Вдь у меня же взяты ложи!.. Куда угодно, княжна?.. Въ оперу? Въ русскій театръ?.. Въ циркъ?..

– О, Богъ мой! Никуда!.. Совершенно никуда, кром своего номера въ Лондонскомъ отел. Я еще не опомнилась отъ дороги.

– Ну, какъ-же такъ?.. Помилуйте!.. А я приказалъ, чтобы везд… Опера, говорятъ, не дурна… Не угодно-ли хоть вамъ, баронесса.

– Ахъ, нтъ! Благодарю васъ. Я слишкомъ утомлена! – процдила баронесса и тихо прибавила, обратившись къ одному барону: Это хоть est charmant!..

– Господа! – не унимался Звенигородовъ. Такъ хоть мы, что-ли?.. Махнемте, ваше сіятельство! Баронъ… Пожалуйста!

– Чтожь, пожалуй… Pour avoir une idee de la musigue locale…

– Вотъ именно: локаль! – подхватилъ добродушно милліонеръ. Проводимъ дамъ, когда имъ будетъ угодно, а сами махнемъ. Ты подешь, Арданинъ?

– Нтъ, спасибо. У меня завтра рано дла, а ты вдь любишь полунощничать.

Звенигородовъ шумно расхохотался.

– Ну да! Да!.. Еще помнишь парижскія ночки?.. Славно жилось у французишекъ, право!

Баронесса поднялась въ тревог, что онъ еще пожалуй скажетъ…

– Пора, Александръ Карловичъ, – замтила она мужу. Подемъ… Благодарю васъ, Викторъ Наумовичъ.

– Не за что! Помилуйте-съ!.. Позвольте вамъ нижайше кланяться за компанію…

– Ну да! – перебила его княжна, очень неестественно засмявшись. Мы васъ, Викторъ Наумовичъ, благодаримъ «за угощеніе», а вы насъ – «за посщеніе!..» Папа! Такъ кажется у Островскаго, гд– то…

– Не помню, душа моя… Я вдь Островскаго не люблю, – сухо отозвался князь…

– А-а нтъ! Я несогласенъ съ вами, Аркадій Валерьяновичъ, – находчиво вмшался баронъ, любившій руссофильствовать. У него этотъ бытъ, купеческій, очень врно схваченъ.

Вс шли, медленно подвигаясь къ выходу.