Над Самарой звонят колокола

«Видите вы, что дьявол нападает на стадо Христово и нашел свое орудие зла действеннейшего разбойника врага отечества и церкви донского казака Емельку Пугачева, который попрал своими делами веру и закон, дерзнув присвоить священнейшее имя государя и приобщается последавателям антихриста, испровергает при том святые алтари, расхищает священные сосуды, с ругательством попирает святые иконы, разграбляет и разоряет посвященные Богу храмы, зверским и бесчеловечнейшим образом неповинных умерщвляет…»

– Свят-свят! – Протопоп Андрей, оборотясь, трижды перекрестил себя перед иконами. – Слышь, матушка Феодосия, какие тяжкие беды свершает объявившийся якобы Петр Федорович, а на деле беглый донской казак Емелька Пугачев! – крикнул в открытую дверь столовой.

Протопопица, стараясь не шлепать обрезными валенками, прошла в комнату, присела на край лавки. Хмуря цвета вороньего крыла густые брови, выслушала повторно читанные ей описания злодейства прежде безвестного Емельки Пугачева, на гладких щеках вспыхнул густой румянец.

– Господи, что же деется на белом свете! – всплеснула ладошками и подняла красивое, без морщинок лицо к горящему фитильку лампадки. – Образумь, Господи, раба своего кровожадного! Столько побед он поимел над матушкой-государыней и ее воинством, будет уже с него, довольно. Погулял, разбойник, пора и на плаху… Не допусти, Боже, антихриста до нашего сиротского жилища.

От слов матушки и протопоп Андрей вдруг покрылся весь мерзкой гусиной кожей – представил на миг, как волокут его со двора арканом за шею, а в его соборной церкви легко трещит под грубыми мужицкими сапогами сухое дерево порушенного иконостаса…

– Охо-хо, – запричитал протопоп Андрей, – не приведи господь на старости лет вкусить от пищи святого Антония[7]. Не оставь нас, Боже, ибо без Тебя и червяк сгложет! Идет разбойник без тельного креста, стало быть, не сын Христа. Уподобился тот Емелька Пугачев злоехидному Гогу, сотворившему свое царство Магог! Потому и жестокость в людях пробудилась неимоверная, рвут око за око… – Протопоп Андрей увидел страхом наполненные глаза протопопицы, прервал свои причитания: – Прости, матушка моя сердешная, пугаю я тебя мрачными своими словами… От дел божеских переметнулся к делам дьявольским, словно и не слуга Господу, а суть бургомистр Иван Халевин, который имеет достойного, сказывают люди, сродника в той воровской партии. – Отец Андрей приблизил было к глазам послание синода, да вновь к протопопице со своими сомнениями: – Не высмотрел я, матушка Феодосия, на лике нашего бургомистра и тени страха аль сомнения… Будто и не поднимается с южного небосклона над городом искрометная туча. Неужто и в самом деле питает надежду на покровительство своего двоюродного братца, Тимофея Падурова?

– Должно, батюшка мой, бургомистру ведомо то, что от нас всех сокрыто, – ответила протопопица Феодосия.

– Ах, как верно и умно ты рассудила, матушка Феодосия, – восхитился отец Андрей. – Может статься, что нашему бургомистру тот вор и разбойник Емелька пред очами встает как истинный государь Петр Федорович? Ну да всяк по-своему с ума сходит, а иному и сходить не с чего… Знают и чудотворцы, каковы из многих самарцев богомольцы. Ну, Бог им судья. Забыли, знать, как во времена Степана Разина иных молодцев вот такое же ремесло на рею занесло…

Протопоп Андрей допил полуостывшее молоко, вновь забыв о платке, утер губы рукой, начал читать послание синода, время от времени прерывая чтение ворчливыми замечаниями: