Разгром и пленение корпуса полковника Чернышева, разгром корпуса генерал-майора Кара и его, под предлогом лихорадки, паническое бегство в Москву от остатков войска, брошенного в Бугульме, бессилие оренбургского губернатора Рейнсдорпа перед лицом восставших казаков и крестьян посеяли неописуемый страх среди помещиков Поволжья. Началось повальное бегство дворян из-за Волги, а это в свою очередь содействовало брожению в Первопрестольной, которая совсем недавно пережила страшную чуму и вызванный ею бунт.
Помещичьи холопы, завезенные в Москву из мест, охваченных восстанием, распространяли по московским площадям и улицам слухи о скором приходе государя Петра Федоровича, о предстоящем истреблении господ, о всенародной вольности, дарованной государем Петром Третьим.
Московский черный люд с нескрываемой надеждой прислушивался к известиям, долетавшим сюда из-под далекого и мало кому ведомого до сей поры Оренбурга…
Встревоженная не менее подмосковного и поволжского дворянства успехами Пугачева и его атаманов, императрица Екатерина Вторая гневным указом уволила из армии бывшего главнокомандующего войсками против Пугачева генерал-майора Кара, повелев ему навсегда удалиться в свою деревню, где он и жил до той поры, пока не был убит своими же крестьянами, выведенными из терпения его жестокостью.
Взамен нерешительного Кара Екатерина назначила одного из лучших в русской армии военачальников генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова, участника Семилетней войны с прусским королем Фридрихом. К моменту начала восстания на Яике Бибиков находился в Петербурге, готовясь к отбытию в действующую армию фельдмаршала Румянцева, чтобы участвовать в войне против Турции.
Безоговорочно приняв столь неожиданное назначение, генерал-аншеф Бибиков 9 декабря 1773 года отбыл из Петербурга в Москву, а из старой столицы выехал в Казань, чтобы оттуда руководить войсками, направленными в его распоряжение. В Казань он прибыл 25 декабря и нашел ее почти пустой: ни губернатора Бранта, который отсиживался в Козьмодемьянске, ни главных чиновников, которые разбежались кто куда. Большинство дворян и именитое купечество также покинуло город и бежало на запад.
В ожидании подхода регулярных частей генерал-аншеф Бибиков приступил к формированию дворянского ополчения. В то же время он беспрестанно запрашивал командиров, идущих со своими полками и командами, о готовности начать военные действия по усмирению восстания в районах Поволжья, Башкирии, Каменного Пояса и под Оренбургом.
Бибикову сообщали о спешном передвижении из-под Петербурга Изюмского гусарского полка – 791 человек, Второго Гренадерского полка – 1852 человека, Нарвского и Владимирского пехотных полков – 1231 человек. Из Финляндии выступил Архангело-городский карабинерский полк – 942 человека. Из Польши двигались Чугуевский казачий полк – 493 человека и Петербургский карабинерский полк – 709 человек. По пути на Казань и на Среднюю Волгу находились четыре легких полевых команды – 2224 человека при 16 орудиях. Кроме того, в распоряжение генерал-аншефа Бибикова поступал также корпус, который принял на себя генерал-майор Фрейман после постыдного бегства Кара. Корпус насчитывал 3253 человека и располагался в Бугульме.
Всего к концу декабря 1773 года против восставшего народа было брошено около 16 тысяч регулярных солдат. И все же, довольно верно оценивая ситуацию, Бибиков писал президенту военной коллегии: «Не неприятель опасен, какое бы множество его ни было, но народное колебание, дух бунта и смятения. Тушить оное, кроме войск, в скорости не видно еще теперь способов, а могут ли на такой обширности войска поспевать и делиться, без моего объяснения представить можете». К тому же генерал-аншеф Бибиков и сам признавался в письме к Д. И. Фонвизину, что он «дьявольски трусил за своих солдат, чтобы они не сделали так же, как гарнизонные, не сложили оружие перед мятежниками».
Для прикрытия Казани со стороны Башкирии Бибиков выделил часть сил, а командирам 24-й полевой команды майору Муфелю и 22-й полевой команды подполковнику Гриневу отдал приказ первыми выступить в район наибольшей опасности – Среднее Заволжье с городами Ставрополем и Самарой.
– Чтоб вас буйным ветром унесло! Подите все прочь! – в глубоком раздражении гаркнул капитан Балахонцев, и нищих действительно будто ледяным бореем смело с паперти: получишь копеечку или нет, а пинка сапогом под зад от коменданта Самары, взбешенного дурными вестями, наверняка словишь.
– Ишь каков – зверится, аки бирюк, в загон пойманный! – услышал за спиной капитан Балахонцев и тут же обернулся, едва не упав на скользком, утоптанном снегу перед собором. Нищеброды разом качнулись, спинами вжимаясь друг в друга.
– А ну, божьи коровки, кто брякнул этакое? Ты? – И он уставился в испуганное лицо старика-калеки. – Ты, рожа твоя теркою, нос бороздилом, поганые слова посмел кинуть, а? Смотри у меня, ирод, попадешь еще раз на глаза – прикажу солдатам на твоей харе топоры точить! Пш-шел вон!