Наедине

Пробираясь к выходу из Клуба, замечаю у дальней стены бородатого крепыша, которого Сима назвала Стевичем. Разумеется, он стоит там не просто так, а пристально следит за моими передвижениями, и взгляд его не сулит мне ровным счетом ничего хорошего. Я вспоминаю его предупреждение насчет недопустимости нашей третьей встречи и не могу сдержаться, изображаю ладонью дружеский прощальный жест. Это не издевка, а, скорее, желание оставить о себе только положительные впечатления, но Стевич явно считает иначе. Квадратную физиономию хозяина этого местечка изрядно перекашивает, но держится он стойко, не срывается с места, чтобы пригвоздить нарушителя спокойствия в моем лице к ближайшей стене, всего лишь хмуро провожает меня взглядом до самой двери. И я убираюсь с его глаз, почти наверняка зная, что вскоре непременно вернусь снова.

Нет, не ради твоих прекрасных пандообразных глаз, Серафима. Хотя… На своих ошибках учатся только идиоты, лично мои мне никогда ничего путного не приносили и ума-разума не добавляли.

В тесном пеналообразном коридорчике вижу охранника Гошу и чувствую что-то вроде запоздалого раскаяния, подпитываемого угрызениями пробудившейся совести. Подхожу ближе к недавнему сопернику и миролюбиво протягиваю ему раскрытую ладонь.

— Извини, приятель, я был неправ. Погорячился.

Тот молча бросает на меня угрюмый взгляд исподлобья. Бровь рассечена, вот почему было столько крови. Но существенного урона, если не считать расшатанного самолюбия, я ему точно не причинил, не ставил перед собой такой цели, да и кулаками махал больше для устрашения.

Гоша приподнимается и доверительно мне сообщает:

— Давай отсюда, парень. Нечего тебе тут делать.

Дружбы не получится.

Я выхожу из Клуба, отхожу на пару метров от распахнутой железной двери и набираю сестрицу, ничуть не сомневаясь в том, что она в ярости мечется по моей квартире и даже не думает отправляться спать, хотя ей завтра вроде бы к первой паре. Едва успеваю поднести трубку к уху, как слышу гневные Катькины вопли:

— Убью! Миш, убью! — совсем недавно она точно ревела. Чувствую, как непроизвольно тяжелеет в груди, пытаюсь вытеснить это искусственным раздражением, но не преуспеваю. Ощущаю себя последним в мире мерзавцем.

— Через полчасика, ладно?

— Где тебя носит? Ты, вообще, представляешь… — она осекается и переводит дух. — Я чего только не подумала за это время!

— Катюнь, все нормально.

— Нормально?! Это ты называешь нормальным? Сначала дерешься с кем-то в подъезде, бродишь весь в кровище, как новоявленный зомби, потом вовсе куда-то срываешься, еще и запираешь меня в квартире, а я, между прочим… Миш, — зовет севшим голосом, внезапно передумав отчитывать меня, как нежная мать неразумного младенца. — Где ты, а?

— Недалеко. Уже двигаю домой.

— А еще меня дитем называл!.. Ты хоть представляешь, как мне с тобой трудно?

— Представляю. Иногда ты мне об этом рассказываешь, — отзываюсь с легким смешком, пересекая абсолютно пустынную дорогу в том направлении, где, если верить рекомендации бармена из «Клуба…», расположен увеселительный вертеп гостеприимного пьяницы Борьки.

— Давай побыстрее, — вздыхает Катька, на этом мы с ней прощаемся.

Расстояние до моего дома приличное, тащиться пешком нет никакого желания, да и чревато это в свете последних событий. Я вскользь подумываю вызвать такси, но убираю телефон обратно в карман и упрямо бреду вперед. Мысли мои вновь и вновь возвращаются к Серафиме. Даже не нашему с ней странному разговору-ловушке, не всей этой развеселой кутерьме с ее предполагаемым дружком и его сворой, а именно к ней самой. Я не знаю, почему так выходит. Пытаюсь вызвать в себе злость, но не могу всерьез на нее злиться. Даже если предположить, что она сознательно дурит мне голову своими образными байками с одной ей известной целью, злиться на девчонку все равно никак не получается.

Ей нужна помощь, ясно как дважды два. Другое дело, что я — вовсе не тот, кто должен протягивать ей дружественную руку и тащить из опасного омута, хотя, похоже, меня это мало заботит. Я уже завяз по уши в этой странной истории, со скрытым мазохизмом множу неприятности, как грибы после дождя, и все мне, идиоту, кажется мало. Не чувствуется предел.

Я прикидываю, что с головой у Серафимы явные проблемы, и это вполне может быть заразно.

Перебрасывается на тех, кто оказывается в зоне контакта.

Вызывает быстрое привыкание.

Я усмехаюсь, хоть и не могу ответить самому себе на плевый вопрос о том, что именно вызывает привыкание в моем случае. Сама девица или мои ничтожные попытки понять ее жалкий чудаковатый мозг?