Нам нужно поговорить о Кевине

Я помню, как озадаченно наблюдала за Кевином, который умчался в кладовку за фрисби. Руки сжаты в кулаки, локти мелькают – во всех отношениях он выглядел как обычный непослушный ребенок, который весело бежит играть во дворе со своим отцом. Только вот он был слишком уж похож на обычного ребенка – почти умышленно похож. Даже это «Конечно, пап!» звучало отрепетированно, как его прежние «на-на», но это невозможно было уловить наверняка. То же тошнотворное чувство я испытывала по выходным, когда Кевин говорил высоким голосом – да, именно высоким: «Наконец-то суббота, пап! Можем мы поехать посмотреть еще какое-нибудь поле боя?» Тебя это так очаровывало, что я не могла заставить себя намекнуть на возможность того, что он просто тебя дурачит. Точно так же я смотрела на вас из окна столовой и никак не могла поверить, что Кевин все еще не в состоянии как следует бросать фрисби. Он до сих пор бросал диск ребром, зацепив край средним пальцем, и тарелка падала в десяти ярдах от тебя. Ты был терпелив, но я беспокоилась, что именно твое терпение побуждало Кевина его испытывать.

Нет, я не помню всех инцидентов, произошедших в тот год, – помню только, что было несколько таких, от которых ты обобщенно отмахнулся, сказав: «Ева, каждый мальчик иногда дергает девочек за косички». Было много историй, о которых я тебе просто не рассказывала, потому что каждый раз, когда я сообщала о плохом поведении нашего сына, мне казалось, что я на него стучу. Заканчивалось все тем, что я думала плохо не о нем, а о себе. Будь я его сестрой, я могла бы это понять, но разве мать может быть ябедой? Очевидно, да.

Однако увиденное мной в марте – кажется, то был март, – даже не знаю, почему меня это настолько выбило из колеи, но умолчать о случившемся я не смогла. Я приехала забрать Кевина в обычное время, но почему-то никто не знал, где он. Выражение лица мисс Фэбрикант становилось все более озабоченным, хотя к тому времени, если бы Кевина похитили педофилы-убийцы, которые, как нас обычно заставляли думать, прятались за каждым кустом, я бы заподозрила, что она сама их наняла. Поскольку отсутствующий ребенок был нашим сыном, понадобилось некоторое время, прежде чем одна из нас сообразила проверить туалеты, которые он сам вряд ли бы выбрал в качестве убежища.

– Вот он! – возликовала воспитательница у двери в туалет для девочек. И тут же ахнула.

Сомневаюсь, что ты четко помнишь все эти старые истории, так что позволь мне освежить твою память. В садике была хрупкая темноволосая девочка по имени Виолетта, о которой я наверняка уже говорила тебе в тот год, потому что она меня очень тронула. Она была тихой и замкнутой, вечно пряталась в юбках мисс Фэбрикант, и мне кое-как удалось уговорить ее сказать мне свое имя. Она была очень хорошенькой, но для того, чтобы это разглядеть, нужно было смотреть на нее очень внимательно; большинство людей такого не делали, потому что их внимание в первую очередь привлекала экзема.

Экзема у нее была ужасная. Виолетта полностью покрылась огромными чешуйчатыми пятнами – красными, шелушащимися, иногда потрескавшимися в тех местах, где были корки. Эти пятна покрывали все ее руки и длинные тонкие ноги, но хуже всего они выглядели на лице. Морщинистая кожа была похожа на кожу рептилии. Я слышала, что такие проблемы часто связывают с эмоциональными расстройствами; может, я и сама была склонна к подобным странным предположениям, потому что я все время думала, не обращаются ли с Виолеттой плохо дома или может быть, ее родители проходят через трудный развод. Как бы то ни было, каждый раз, когда я на нее смотрела, во мне что-то екало, и я боролась с желанием обнять ее. Мне бы никогда не хотелось, чтобы у нашего сына были такие огромные воспаленные пятна на коже просто так, но это была именно такая рвущая душу болезнь, о которой я мечтала, сидя в приемной доктора Фульке: какое-то временное несчастье, которое постепенно пройдет, но пока что, когда я стану смотреть на своего сына, оно сможет всколыхнуть во мне тот самый бездонный колодец сочувствия, по которому пробегала рябь всякий раз, когда Виолетта – чужая дочь – робко шаркая ногами, попадала в поле моего зрения.

У меня всего один раз была экзема, с очагом на голени – ерунда, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что зудит она просто страшно. Я несколько раз слышала, как ее мать шепотом уговаривала девочку не чесаться, и предполагала, что тюбик мази, который Виолетта всегда носила с собой, стыдливо засунув в карман сарафана, был мазью от зуда; если это и правда лекарство, то бесполезное: я никогда не видела, чтобы состояние Виолетты как-то улучшалось – только наоборот. Но все эти противозудные средства эффективны лишь отчасти, а вот самоконтроль у нее был впечатляющий. Мучительно дразнящим движением она проводила ногтем по коже, но потом хватала непослушную руку другой рукой, словно надевая на нее поводок.