Нам нужно поговорить о Кевине

Однако я проводила целые недели, создавая самодельные, персонализированные игрушки, которые гипотетически должны были что-то значить. Я также старалась сделать так, чтобы Кевин наблюдал, как я это делаю, и понимал, что это вещи, сделанные от души. Самой большой степенью любопытства, которое он проявил, был раздраженный вопрос: почему я просто не куплю книжку со сказками. Потом, когда я поместила свою нарисованную от руки детскую книжку в раскрашенную картонную обложку, проделала в ней отверстия дыроколом, переплела яркими нитками и принялась читать ее ему, он смотрел в окно отсутствующим взглядом. Признаю, что сюжет был избитым: история про мальчика, который потерял свою любимую собаку, Сниппи, очень этим огорчен и повсюду ее ищет, и конечно же, в конце концов Сниппи находится; возможно, я позаимствовала этот сюжет из «Лесси»[163]. Я никогда не претендовала на звание творчески одаренного писателя, а нарисованные мной акварели растекались; я заблуждалась, считая, что важна сама забота. Но сколько бы раз я ни упоминала темные волосы и глубокие карие глаза главного героя, мне так и не удалось заставить Кевина идентифицировать себя с этим мальчиком, тоскующим по своему потерявшемуся щенку. (Помнишь, ты хотел купить Кевину собаку? Я упросила тебя этого не делать. Я была рада, что ты ни разу не вынудил меня объяснить почему, ибо я никогда не объясняла это даже себе самой. Я просто знаю, что каждый раз, когда я представляла себе нашего веселого черного лабрадора или доверчивого ирландского сеттера, меня переполнял страх.) Лишь однажды Кевин проявил к книге интерес: я оставила его с ней, чтобы заняться ужином, и позже обнаружила, что он изрисовал каждую страницу фломастером – видимо, это было первое интерактивное издание. Позже он утопил сделанного мной из набитого ватой носка мишку с глазами-пуговицами в Медвежьем озере (весьма подходящее место!); несколько черно-белых кусочков пазла в виде зебры, который я выпилила из дерева, он засунул в водосток у гаража.

Я ухватилась за давнюю историю:

– Помнишь твой водяной пистолет?

Он пожал плечами.

– Помнишь, как мамс вышла из себя, наступила на него, и он сломался?

У меня появилась странная привычка говорить о себе в третьем лице: может, я уже начала диссоциировать себя с этой ролью, и «мамс» теперь была моим виртуальным альтер эго – изображением матери приятной полноты, с испачканными мукой руками, стоящей у пузатой горящей печки, которая разрешает споры между соседскими мальчишками при помощи увлекательных сказок и горячих печений с шоколадной крошкой. Тем временем Кевин совсем перестал меня так называть, низведя этот неологизм до довольно глупого имени, которым я называла сама себя. В машине я с беспокойством осознала, что он вообще перестал меня как-то называть. Это казалось невозможным: ведь дети обычно пользуются вашим именем, когда им что-то нужно – хотя бы внимание, – а Кевин с крайней неохотой просил меня о чем-то даже простым поворотом головы.

– Тебе ведь это не понравилось, верно?

– Мне было все равно, – ответил Кевин.

Мои руки сползли по рулевому колесу с десяти минут одиннадцатого к вялым семи двадцати. Память его не подвела. Поскольку, согласно твоему мнению, когда он испортил мои карты, он просто пытался помочь, ты купил ему новый водяной пистолет, который он бросил в кучу ненужных игрушек в коробке и больше к нему не притрагивался. Водяной пистолет уже выполнил свое предназначение. И по правде говоря, когда я закончила втаптывать его в пол, у меня появилось зловещее предчувствие, что, поскольку он в самом деле был к нему привязан, он был рад его исчезновению.

Когда я рассказала тебе про чайный сервиз, ты хотел было отмахнуться от этой истории, но я бросила на тебя предупреждающий взгляд: до этого мы с тобой уже говорили о том, что нам нужно выступать единым фронтом.

– Эй, Кев, – беспечным тоном сказал ты, – я знаю, что чайные чашки – это типа ерунда для девочек, но больше не разбивай их, ладно? Это было некруто. А теперь как насчет фрисби? У нас как раз есть время до ужина поработать над твоим близким броском.

– Конечно, пап!