Нам нужно поговорить о Кевине

знаешь, я думаю, что, наверное, я вынесла бы все – тот четверг, судебные процессы, даже наше расставание – если бы только Селия могла остаться со мной. Тем не менее (и, наверное, это тебя удивит) я люблю представлять ее с тобой рядом, воображать себе вас двоих вместе. Я рада, что вы наконец можете узнать друг друга получше. Ты был ей хорошим отцом, и я не намерена тебя критиковать, но ты всегда так переживал, не проявляешь ли ты пренебрежения к Кевину, что перестарался с доказательствами того, что остаешься на его стороне. Ты держал Селию на расстоянии. А она, повзрослев, стала такой хорошенькой, правда? Ее красота была неуверенной и робкой, а тонкие золотистые волосы все время трепетали у ее лица. Думаю, ты обижался за Кевина – на то, что другие люди находили ее такой очаровательной, в то время как с Кевином они были склонны вести себя осторожно или были фальшиво и чрезмерно сердечны, а иногда – когда мы приходили в гости и не брали его с собой – было очевидно, что они испытывают облегчение. Ты считал, что это несправедливо. Думаю, если мыслить в масштабах вселенной, то да, это было несправедливо.

Может быть, моя любовь к Селии далась мне слишком легко. Может, в моем собственном понимании она являлась неким жульничеством, поскольку я всю жизнь стремилась преодолевать трудности и бороться со страхами. Селия просто вызывала к себе любовь. Я не припомню никого, кто не считал бы ее милой, хотя не знаю, запоминалась ли она людям надолго. Соседям редко нравился Кевин, даже если они были слишком вежливы, чтобы сказать об этом прямо, но его они помнили. У родственников с твоей и с моей стороны было к нему сходное отношение. Твоя сестра Валери всегда дергалась, если Кевин оставался без присмотра где-нибудь в ее тщательно обставленном доме, и просто для того, чтобы его контролировать, она то и дело приносила сэндвичи, которые наш сын не хотел есть; если он брал в руки конфетницу или теребил кисточку подхвата для штор, она вскакивала и забирала их у него. Задолго до того, как пороки Кевина стали общенациональными новостями, мой брат Джайлс, когда бы ни спрашивал о нем, каждый раз словно выуживал у меня какие-то гадкие истории, которые подтвердили бы его личное предвзятое мнение. К Кевину трудно было испытывать симпатию, еще труднее было его любить, но в этом смысле он идеально подходил людям, подобным его матери. Любить Кевина было так же трудно, как найти ресторан с хорошей едой в Москве, снять дешевое жилье в Лондоне или отыскать коммерческую прачечную-автомат в Бангкоке. Но я ведь вернулась в Соединенные Штаты, я размякла. Так же, как я иногда впадала в рациональность и заказывала готовый карри с лепешкой в качестве гарнира вместо того, чтобы часами тушить на плите цыпленка с куркумой, – вот так же я выбрала спокойную отраду в виде покладистой, готовой дочери, вместо того чтобы на медленном огне размягчать жесткий характер трудного сына. Я решала сложные задачи большую часть своей жизни; я устала и в последнее время проявляла слабохарактерность – в духовном смысле я потеряла форму.

Но для потока эмоций совершенно естественно следовать по пути наименьшего сопротивления. К моему удивлению, когда я укладывала Селию, она спала – думаю, мы и в самом деле растили «слабака». Кевин поднимал визг при возникновении у него любой мыслимой потребности, Селия же покорялась любым видам материальных лишений и редко при этом хныкала или ворочалась; она могла часами мариноваться в мокром подгузнике, если я забывала его проверить. Она никогда не плакала от голода, но при этом всегда брала грудь, и поэтому мне пришлось кормить ее по графику. Наверное, я была первой в истории матерью, которая огорчалась, что ее ребенок недостаточно часто плачет.