Нам нужно поговорить о Кевине

Но изначально мое раздражение вызывало другое. Разумно примененный страх является полезным средством самозащиты. Хотя сток в раковине вряд ли мог выпрыгнуть оттуда и укусить ее, Селия имела достаточный запас страха, чтобы его хватало на опасности, которые действительно могли ей навредить. В нашем доме было то, чего ей вполне оправданно стоило бы бояться, – но она его обожала.

По этому поводу я не допускаю никаких возражений, и я намерена безжалостно воспользоваться тем, что это мой рассказ, и у тебя нет иного выбора, кроме как смириться с моей точкой зрения. Не стану притворяться, что знаю всю историю целиком, потому что не думаю, что ты или я вообще когда-нибудь узнаем ее целиком. Из моего собственного детства я с тревогой вспоминаю, что в доме на Эндерби-авеню, где союз между мной и моим братом был гораздо более ненадежным, Джайлс и я вели большую часть нашей жизни вне пределов видимости нашей матери. Один из нас мог прибежать к ней, чтобы отстаивать свою правоту (что с неодобрением рассматривалось как жульничество), однако по большей части наши тайные соглашения, битвы и взаимно причиняемые мучения происходили если не вне поля ее зрения, то в зашифрованном виде. Я настолько полно была погружена в мир других маленьких людей, что в воспоминаниях до возраста примерно двенадцати лет мой мир почти не был населен взрослыми. Может быть, у вас с Валери было иначе, потому что вы никогда особо друг друга не любили. Однако многие родные братья и сестры – возможно, даже большинство из них – живут в отдельной кипящей страстями вселенной, в которой есть щедрость, предательство, месть, примирение, применение силы и злоупотребление ею, и обо всем этом их родители практически ничего не знают.

И все же я не была слепой, а мерой родительского простодушия является голая беспристрастность. Если я входила в детскую и обнаруживала на полу лежащую на боку дочь, у которой лодыжки связаны гольфами, руки заведены за спину и зафиксированы лентой для волос, рот заклеен скотчем, а сына нигде не видно, я сама была в состоянии разобраться, что именно кроется за ее хныкающими объяснениями про то, что они «играли в похищение». Я, может, и не была посвящена в масонские секреты тайной секты своих детей, но я достаточно хорошо знала свою дочь, чтобы быть уверенной (несмотря на то, что она утверждала обратное) в том, что она никогда не стала бы держать голову своей любимой пластмассовой лошадки над зажженной плитой. И несмотря на то, что она так покладисто запихивала в себя еду, про которую я еще не поняла, что она ее не выносит, Селия все же не была полной мазохисткой. Поэтому, когда я обнаружила ее привязанной к детскому креслу за обеденным столом и покрытой рвотными массами, я могла логично предположить, что стоящая перед ней миска с майонезом, клубничным джемом, тайской пастой карри, вазелином и комками скатанного в шарики хлеба не была стряпней, созданной по ее собственному рецепту.

Ты, конечно, будешь утверждать – ты и тогда так делал, – что старшие братья и сестры традиционно мучают младших и что мелочные преследования, которым Кевин подвергал сестру, укладывались в рамки совершенно нормальных. Теперь ты можешь возразить, что я нахожу эти случаи типичной детской жестокости ужасными только потому, что вспоминаю о них задним числом. А тем временем миллионы детей выживают в семьях, где процветают запугивание и драки, и часто с выгодой для себя, потому что это дает им урок неофициальной дарвиновской иерархии, в которой им придется разбираться, будучи взрослыми. Многие из таких прежних тиранов вырастают потом в заботливых мужей, которые помнят про годовщину свадьбы, в то время как их прежние жертвы превращаются в уверенных в себе молодых женщин с успешной карьерой и радикальными взглядами на право женщины иметь выбор. И все же мое нынешнее положение предлагает довольно мало привилегий, и у меня действительно есть преимущество судить об этом задним числом, Франклин, если преимущество – это вообще подходящее слово.