Нам нужно поговорить о Кевине

В конце концов мне пришлось проявить твердость и напомнить этим дамам, что я и обсуждаемый толстяк-одиночка никогда не были знакомы. Внезапно всем показалось, что в этой стране в наши дни никто больше не специализируется на банальном убийстве – не больше, чем юрист, который изучает старую добрую юриспруденцию. Есть «убийство на работе» и есть «стрельба в школе» – совершенно иная область специализации; и я почувствовала, как в комнате повисла всеобщая неловкость, словно все они позвонили в Отдел продаж, а надо было звонить в Службу поддержки клиентов. Поскольку тему выборов во Флориде до сих пор слишком опасно поднимать, не будучи уверенными, что все присутствующие занимают одну сторону в текущем вопросе, одна из дам благоразумно вернула беседу к лахмаджуну.

И вообще, кто сказал, что преступление себя не оправдывает? Сомневаюсь, что налоговая когда-нибудь увидит хоть цент из денег этого Навозника, и сорокадвухлетний налоговый мошенник будет стоить дядюшке Сэму гораздо более солидной суммы, израсходованной на судебные издержки, чем налоговая когда-либо выжала бы из его зарплаты.

Вот так я теперь думаю, потому что цена правосудия больше не является каким-то абстрактным понятием в моей жизни – это жесткий и непреклонный счет, идущий на доллары и центы. И я на самом деле часто внезапно вспоминаю эпизоды того процесса – гражданского процесса. Суд по уголовному делу почти не отложился у меня в памяти.

– Госпожа Качадурян, – слышу я. Харви зычным голосом начинает свою часть прямого допроса. – Обвинение подробно остановилось на том, что вы управляли компанией на Манхэттене и в это время оставляли своего сына на попечении посторонних людей и что вы были в Африке, когда ему исполнилось четыре года.

– Я в то время не знала, что иметь свою собственную жизнь – это незаконно.

– Однако после возвращения из той поездки вы наняли человека, который контролировал бы текущие дела вашей фирмы, чтобы вы могли быть лучшей матерью своему ребенку?

– Да, это так.

– Разве вы не стали его главным опекуном? В сущности, если не считать приглашаемых время от времени приходящих нянь, разве вы не отказались полностью от внешней помощи?

– Откровенно говоря, мы отказались от найма няни, потому что не могли найти никого, кто мог бы выдержать Кевина дольше нескольких недель.

Вид у Харви был кислый. Его клиентка вредила сама себе. Я воображала, что это качество делает меня особенной, но усталое выражение лица моего адвоката говорило о том, что таких, как я, – множество.

– Однако вы беспокоились о том, что ему нужно постоянное и неизменное окружение, и именно поэтому вы прервали тот непрерывный поток молодых девушек. Вы больше не ходили на работу с девяти до пяти.

– Да.

– Госпожа Качадурян, вы любили свою работу, верно? Она давала вам чувство большого удовлетворения. Значит, это решение было большой жертвой и все ради ребенка?

– Жертва была огромной, – сказала я. – Она также оказалась напрасной.

– Больше нет вопросов, ваша честь.

Мы заранее отрепетировали лишь слово «огромная», и точка. Он бросил на меня сердитый взгляд.

Неужели еще тогда, в 1987 году, я уже планировала свою защиту? Хотя мой не ограниченный по времени уход из «Крыла Надежды» был обставлен с большим размахом, как шаг, представляющий собой огромную компенсацию, он оказался лишь косметической процедурой. Я думала, что это хорошо выглядит со стороны. Я никогда не считала себя человеком, которого заботит мнение других людей, но тех, у кого есть большие запасы позорных тайн, неизбежно поглощает забота о приличиях.

Поэтому, когда вы с Кевином встретили меня с самолета в аэропорту Кеннеди, я наклонилась, чтобы первым обнять сына. Он был все в той же ставящей в тупик фазе «тряпичной куклы», то есть вялым. Он не обнял меня в ответ. Однако сила и продолжительность моих объятий демонстрировали мое перерождение, случившееся в Хараре.

– Я так по тебе скучала, – сказала я. – У мамы есть для тебя два сюрприза, милый. Я привезла тебе подарок. А еще я обещаю, что больше никогда не уеду так надолго!

Кевин стал еще более вялым. Я выпрямилась и принялась смущенно поправлять непослушную копну его волос. Я хорошо играла свою роль, но по неестественной апатии моего ребенка зрители могли бы прийти к заключению, что на самом деле я держу его в подвале пристегнутым наручниками к бойлеру.

Я поцеловала тебя. Я всегда думала, что детям нравится видеть, как их родители проявляют друг к другу нежность, однако Кевин нетерпеливо топнул ногой и замычал, повиснув на твоей руке. Возможно, я ошибалась. Я никогда не видела, как моя мать целует отца. Жаль.

Ты прервал наш поцелуй и пробормотал:

– Наверное, нужно время, Ева. Для детей в таком возрасте три месяца – это целая жизнь. Они сходят с ума, потому что думают, что ты больше не вернешься.

Я хотела пошутить, что Кевина, похоже, больше расстроило то, что я вернулась, но я сдержалась: одной из первых жертв, принесенных на алтарь семейной жизни, была веселость.

– Что это за звуки он издает? – спросила я. Кевин продолжал тащить тебя за руку и мычать.