Нам нужно поговорить о Кевине

Откровенно говоря, между способностью большинства людей сотворить красоту из ничего и способностью просто узнать ее, когда она им встречается, существует пропасть шириной в Атлантику. Поэтому, хоть все вокруг и свидетельствовало об обратном, у прежних владельцев мог быть вполне хороший вкус; что ж, тем прискорбнее. Разумеется, тот факт, что эти двое построили аттракцион ужасов, не являлся доказательством моего предположения, что они хорошо понимали, что сделали именно это. У меня появилось убеждение, что ни муж, ни жена ни разу не обмолвились друг другу, какой депрессивной оказалась эта жуткая пресная постройка, и что они храбро притворялись, будто это был дом, о котором они мечтали, а тем временем с момента переезда в него каждый из них втайне планировал, как бы отсюда съехать.

Когда ты показывал мне идеальной формы задний двор, я спросила:

– Как же так вышло, что люди, построившие этот дом, так быстро его продали? Ведь они спроектировали дом, который совершенно явно говорит о… о честолюбии.

– У меня сложилось впечатление, что они… как бы это сказать… Пошли в разных направлениях.

– То есть развелись.

– Но ведь это не делает дом проклятым?

Я с любопытством взглянула на тебя.

– А я этого и не говорила.

– Если бы дома передавали это как инфекцию, – сердито выпалил ты, – в стране не осталось бы ни одной лачуги, безопасной для счастливого брака.

Проклятым? Очевидно, интуитивно ты понимал, что, хотя на первый взгляд жить в пригороде разумно – большие парки, свежий воздух, хорошие школы, – мы все же опасно отклонились от маршрута. Однако сейчас меня поражает не само это твое предчувствие, а то, что ты смог его проигнорировать.

Что касается меня, у меня предчувствий не было. Я просто пребывала в замешательстве от того, как я после Латвии и Экваториальной Гвинеи оказалась в Гладстоне, штат Нью-Йорк. Я словно стояла в полосе прибоя на пляже Фар-Рокуэй[128] во время сброса сточных вод, и мне с трудом удавалось сохранить равновесие, пока наше новое приобретение волна за волной выбрасывало на меня свое неприкрытое физическое уродство. Почему же ты этого не видел?

Может быть, потому, что у тебя всегда была склонность сглаживать и округлять. Если в ресторане чаевые составляли 17 долларов, ты давал двадцатку. Если мы проводили скучный вечер с новыми знакомыми, я списывала их со счетов, ты же хотел дать им еще один шанс. Когда та итальянка, Мария, которую я едва знала, дважды ночевала в нашей квартире, после чего исчезли твои часы, я кипела от злости; ты же все больше приходил к убеждению, что оставил их в тренажерном зале. Ланч с Брайаном и Луизой должен был получиться веселым? Он был веселым. Казалось, ты умел смотреть на вещи сквозь пальцы и сглаживать острые углы. Пока ты проводил для меня гранд-тур по нашему новому дому, ты вел себя напористо, словно вожатый в лагере скаутов, но этой напористости противоречил взгляд твоих глаз, в котором читалась мольба подыграть тебе. Ты говорил без остановки, словно одурманенный скоростью, и этот налет истерии роковым образом выдавал твои подозрения: что дом № 12 на променаде Палисейд – это не гигантский архитектурный подвиг, а чудовищный провал. И все же при помощи сложной комбинации оптимизма, страстного желания и бравады тебе удалось сгладить эту ситуацию. Хотя в более резкой форме это называется ложью, всегда ведь можно обосновать это тем, что ложь – разновидность великодушия. В конце концов, ты тренировался сглаживать острые углы в отношении Кевина с самого дня его рождения.

Сама-то я формалистка. Я предпочитаю, чтобы мои фотографии были в фокусе. Рискну употребить тавтологию: люди нравятся мне лишь настолько, насколько они мне нравятся. Я веду эмоциональную жизнь такой арифметической точности – целых две или три цифры после запятой, – что даже готова допустить, что мой собственный сын может быть до некоторой степени приятным. Иными словами, Франклин, я оставляю 17 долларов чаевых.

Надеюсь, тогда мне удалось убедить тебя в том, что я сочла дом замечательным. Это было первое важное решение, которое ты принял сам от имени нас обоих, и я не собиралась все испохабить только потому, что от мыслей о предстоящей жизни в этом доме мне хотелось вскрыть себе вены. Сама для себя я решила, что объяснение твоего выбора крылось не столько в том, что у тебя был другой вкус или что он вообще отсутствовал, сколько в том, что ты легко поддавался внушению. Меня ведь не было рядом, чтобы нашептывать тебе о кухонных лифтах. В мое отсутствие ты обратился к вкусу своих родителей.

Или к его обновленной версии. Променад Палисейд убийственно старался быть «в теме». Дом, который твои родители построили в Глостере, штат Массачусетс, был традиционной для Новой Англии деревянной постройкой – два этажа спереди, один сзади, скошенная крыша. Но в выборе нашего дома безошибочно ощущалась их любовь к дорогой отделке и невинная вера в Благопристойность.