А тогда, уж вы замечали и руки Мордехая, руки которые день за днем, год за годом орудовали кайлом и лопатой, развились словно особо от всего остального тела, будто в виде протеста. Это были руки хлебороба, роста в метр восемьдесят, а не низенького, как у Мордехая. Они, верно, не раз нагоняли страх на тех, кто врывался в его кабинет в Кастине и угрожающе размахивал руками. Хулиганы в «маабаре», видно, сразу чувствовали, что этот немолодой уже мужичонка может запросто вышвырнуть их вон.
Присмотревшись, однако, еще лучше, я убедился, что первое впечатление было все-таки не совсем обманчивым. За внешностью Мордехая действительно скрывался учитель. В молодости он даже работал учителем, всю жизнь был книголюбом, таким и остался сейчас.
Трудно было разобраться в Мордехае. Зато очень легко правильно оценить Ривку: она вся как на ладони, и тут же она все рассказывала о себе — откуда родом, чем занималась и к чему стремится.
Тоже маленького роста, с круглым личиком, и вся — как шарик. Но этот шарик обладал неиссякаемым источником энергии, сказывающейся не только в ее разговоре, но и в ее поведении и во всем, за что бы она ни взялась.
Она показалась мне чудесной помесью «еврейской матери» и бунтарской «народницы». Эту ассоциацию вызывали, разумеется, еще черные с проседью косы, уложенные как у «бабушки», сильный русский акцент, а также ее глубокие знания в области русской поэзии и литературы: она легко вплетала в разговор целые цитаты из произведений русских писателей и поэтов, которые знала наизусть.
Слово взяла Ривка, она же и рассказала, что их привело ко мне.
В апреле 1955 года они предложили себя в распоряжение поселенческого отдела Сохнута. В ответ Раанан Вейц написал им: «Я был очень рад Вашему письму, в котором Вы предлагаете себя в распоряжение нашего отдела в районе Лахиш. Правление района Лахиш сообщит Вам в ближайшее время, когда вы сможете «впрячься в это ярмо». Такие люди как Вы укрепляют во мне уверенность в нашей полной победе».
Мы назначили Мордехая руководителем местного правления. Они жили в селе Нога, которое было построено после Оцама и Шахара.
В те дни село состояло из нескольких десятков деревянных домиков, разбросанных на двух небольших и отлогих холмах. Домики, каждый — в одну комнату, были не новые: они уже служили в «маабарот» неподалеку от Тель-Авива, а теперь их перевезли к нам. Мы раскрасили их в яркие цвета: зеленый, красный, синий, и надо сказать, это не только хорошо скрывало их убожество и обшарпанность, но и придавало всему селу, при ничтожных издержках, яркий и веселый вид.
В мошав Нога мы привезли «ядро» евреев из иранского Курдистана: вот уже год они жили в удушливых «жестянках» маабары Тивериады.
В самый разгар строительства мы привезли сюда Иегуду Шарифи и глав ряда других семейств, чтобы показать им место. Мы дали волю своему воображению, много и горячо говорили о будущем, о домах, которые будут здесь построены, о полях и плантациях, которые здесь раскинутся.
Иегуда Шарифи, широкоплечий мужчина среднего роста, был портным в одном из маленьких местечек в горах Курдистана. Ни он, ни его товарищи, не имели, конечно, понятия о современном земледелии, зато к деревенскому ландшафту им было не привыкать. Они оглядели холмы и согласились переехать в Ногу сразу.
Так как их было мало, мы, в своей антропологической наивности, присоединили к ним еще одно «ядро», состоявшее тоже из курдских евреев, но на этот раз — из иракского Курдистана. Амальгама получилась весьма неудачной, так как между обеими общинами, у которых и язык и образ жизни был различный, начались распри. Потребовались годы, чтобы эти различия немножко сгладились.
Вот в это-то село мы и назначили Ривку и Мордехая Губеров, поскольку считали, что Мордехай, у которого уже был некоторый опыт работы с курдскими евреями в селах района Беер-Тувии, найдет общий язык с жителями Ноги. Но еще важнее было наше намерение построить неподалеку от Ноги первый межсельский центр района — Негору. Мордехай казался нам наиболее подходящим кандидатом в руководители районного совета, который будет когда-нибудь создан в Негоре.
Весной 1955 года Губеры справили «новоселье». Вместе с ними там поселились и евреи Курдистана, прибывшие из «маабары» Тивериада. Губеры, получили зеленый домик, размером такой же, как и все остальные. Не прошло и недели, как домик Губеров словно по мановению волшебной палочки, превратился в теплый чистенький домик, с тюлевыми занавесками на окнах, круглым столиком посреди комнаты, а на нем всегда — тщательно выглаженная скатерть. Вдоль стены — полки, которые прямо ломились от книг, а к стене из сухой штукатурки прибиты портреты сыновей.
С первого же дня в домике Губеров днем и ночью толпились люди. Кто бы ни проезжал Ногу, или работал там, считал своим долгом зайти к ним, где его угостят холодной водой и чем-нибудь вкусненьким, всегда имеющимся в запасе в чуланчике Ривки.