Наперегонки со временем

Теперь, после стольких лет, они вспоминаются мне со всеми своими чудачествами как представители поколения, которое сошло уже со сцены, поколения в котором причудливым образом смешались в одну кучу пути ламедвавства^{2} и народничества, рабби Акивы и Толстого.

О двух из них мне и хочется рассказать.

РУДИ

С Руди мы были старыми друзьями. После десятков лет службы в Хагане и прочего добровольчества он с головой ушел в сельское хозяйство. Жил он тогда в своем кибуце Ган-Шмуэль и работал в саду и цитрусовых плантациях. Я вспомнил о нем, будучи уверенным, что он еще полон физических и душевных сил, а может быть, я просто истосковался по нему.

В один прекрасный день, никого не предупредив, я заявился в его монашескую комнатенку, расположенную посреди утопающего в зелени кибуца. Руди еще не пришел с плантации, и я сел у порога и ждал его. Сама комната нисколько не изменилась с тех пор, как я видел ее в последний раз: та же по-военному заправленная койка, маленький столик, стул или два, книжная полка, портрет Орда Вингейта на стене. В комнате царил образцовый порядок. Каждая вещь словно говорила: вот это мое место, и я отсюда ни шагу.

Руди вернулся с работы. Черные резиновые сапоги и синий комбинезон только подчеркивали его подтянутость, а также стройность и мускулистость тела. Увидя меня, он весь просиял. Я крепко пожал его сильные добрые руки.

Мое знакомство с Руди тянулось уже лет двадцать. Впервые я о нем услышал, когда был еще юнцом среди юнцов Хаганы в дни моей службы «связным» на велосипеде во время кровавых событий 1936 года. Уже тогда Руди выделялся среди старших командиров Хаганы. Он не принадлежал ни к русско-кавказско-черкесской школе «Гашомера» с «бурнусом и кинжалом», ни к «гимназистам», первым выпускникам гимназии «Герцлия», давшим стране род Хоза-Голомба-Шарета-Авигдора, а также Давида Когена, ни к членам восточно-европейской «самообороны», иммигрировавшим в страну.

В наших глазах Руди был олицетворением «прусской» профессионально-военной школы. То обстоятельство, что он был вовсе не из Пруссии и вообще не из Германии, а из Вены, не имело никакого значения. Мы считали его «немецким офицером». Очень худой, мускулистый, прямой как струна. Рост у Руди был средний или чуть выше среднего, но его прямая стать делала его выше. Его глаза были небесно-синие, волосы — светлорусые, коротко, по-военному, подстриженные; тонкие тщательно подбритые усики. Одет всегда в защитный цвет, чрезвычайно просто и чрезвычайно аккуратно. Все в нем было полной противоположностью неряшливости и беспорядочности, короче говоря «не еврей». Он до того отличался от остальных командиров Хаганы и так мало говорил о своем прошлом, что мы, юнцы, создали вокруг него легенду. Поговаривали, что он служил в армии Франца-Иосифа в первую мировую войну; что он попал в русский плен и сбежал из Сибири; что во время побега он столкнулся с халуцами и вместе с ними прибыл в Палестину в начале Третьей алии. И еще: ходил слух, что Руди вовсе не еврей, и что в его жилах течет кровь немецких аристократов. А главное, кто же как не Трумпельдор побудил его стать сионистом и поставить свой военный опыт на службу вновь создаваемой еврейской армии.

Потом уже, когда я ближе сошелся с Руди, убедился, что за «прусским офицером аристократического происхождения скрывается чудесный человек: добродушный и чуткий вплоть до нежности, преданнейший друг и самоотверженный боец за дело правого и слабого.

Когда я поступил в Иерусалимский университет на горе Скопус в 1939 году, чтобы учиться биологии и сельскохозяйственным наукам, Руди командовал там «Хиш»-ем (полевыми частями Хаганы). Я сам был назначен командиром отделения Хиша, состоявшего из студентов-иммигрантов, недавно прибывших из Венгрии и Италии.

Он был моим непосредственным начальником. Вместе с другими отделениями Хиша мы совершали марш по горам Иудеи и Иерусалима, спускались в Эйн-Фару, Вади-Кельт на подступах к Иерихону, оттуда поворачивали в Мар-Сабу и хорошо изучали местность.

В сороковые годы наступили другие времена. Сотнями тысяч мы вступали в ряды британской армии. Многие из нас состояли в Хагане и вступили в английскую армию по приказу командования. Руди, этот старый вояка и командир, всем сердцем хотел быть среди первых добровольцев, но Элиягу Голомб, главнокомандующий Хаганы, приказал ему остаться и служить связным между штабом Хаганы и бойцами, отправляющимися служить в британскую армию.

Все годы войны Руди опекал нас. Он мотался из одного подразделения в другое как в самой стране, так и за границей. Он являлся в качестве представителя «Комитета помощи бойцам», а на самом деле координировал операции по приобретению оружия, передавал приказы и принимал отчеты.