Впоследствии, когда Моше стал министром сельского хозяйства, мы попытались «вытянуть» одного из лучших земледельцев страны, Эфраима Шиле, из кибуца Тират-Цви и отправить его для оказания помощи в Иран, где как раз было землетрясение. Организацию помощи Ирану поручили тогда мне. Как и следовало ожидать, кибуц заупрямился и не пожелал освободить Эфраима для работы за границей. Я рассказал об этом Моше Даяну.
— Давай съездим вместе в Тират-Цви и поговорим с ребятами, — сказал Моше.
Мы предупредили кибуц, что собираемся к ним, а к вечеру, когда мы приехали, там уже шло общее собрание, где на повестке дня стоял вопрос: «О мобилизации товарища Эфраима Шиле». Столовая была битком набита, пришли также старики и дети: все-таки интересно послушать. Женщины принесли с собой вязанье, чтобы одновременно и послушать, и закончить какой-нибудь свитер или платок.
Я взял слово и напирал все больше на важность работы в Иране. Затем выступил Моше и всячески поддержал меня. Начались прения и, как водится, образовались два течения: одно было «за», другое — «против»; ни дать, ни взять — школа Гилела и школа Шамая. Прения шли долго, мы с Моше то и дело снова брали слово и терпеливо излагали свои аргументы. Наконец, где-то уже за полночь, было принято решение. Кибуц решил освободить все-таки Эфраима и разрешить ему отправиться в Иран.
На обратном пути из Бейт-Шеана в Тель-Авив я напомнил Моше те ночи в мошавах иммигрантов и сказал:
— От выборов комитета в иммигрантском мошаве и до «демократии в действии» в кибуце — дорога далека. Но в сущности это одна и та же дорога. Мы еще доживем до тех дней, когда нам придется съездить и в те мошавы, чтобы уговорить их отпустить какого-нибудь первоклассного специалиста для проведения в жизнь какого-либо израильского или заграничного сельскохозяйственного проекта.
И действительно, эти дни наступили даже раньше, чем мы думали.
Глава 27. ТОЩИЕ ГОДЫ «МАШБИРА»
Когда мы открыли «кооперативы» в иммигрантских мошавах, режим экономии и карточная система были еще в полном разгаре.
Слабое сельское хозяйство Израиля, созданное еще до провозглашения Независимости, не могло прокормить население страны, возраставшее в те годы в геометрической прогрессии, даже наполовину.
С овощами, фруктами, молоком и молочными продуктами — еще как ни шло. Правда, поселенцы в своих новых мошавах были тогда только потребителями, тогда росли одни лишь сорняки. Другие же продукты такие, как рис, сахар, растительное масло, пшеница, рыба и мясо, приходилось привозить из-за границы и расплачиваться за них не только чистоганом, но еще и валютой. Казна была тогда совершенно пуста, а Элиезер Каплан, министр финансов, давным-давно заложил и перезаложил те небольшие валютные резервы, которые сохранились еще с довоенных времен. На экспорт шли одни только цитрусовые, но и они были заложены на много лет вперед и наличных поступало очень и очень мало.
Чтобы расплатиться за какой-нибудь пароход пшеницы Элиезеру Каплану приходилось мобилизовать всю свою финансовую смекалку, на которую был способен он сам и его помощники по работе. Из Иерусалима шли срочные телеграммы в Нью-Йорк, в Женеву, чтобы мобилизовать каких-нибудь десять тысяч долларов для оплаты транспорта сахара или риса, потому что поставщики грозились, что велят капитану изменить курс и ни под каким видом не разгружать пароход в Хайфе.
Чего ж удивляться, если «Иосиф Гамашбир» в правительстве, то бишь министр снабжения и продовольствия Дов Иосеф, обрек страну на семь тощих лет. Все продукты выдавались по карточкам. Пестрые, замысловато продырявленные продовольственные карточки, раздаваемые семьям, превращали продавцов в бухгалтеров: они должны были вырезать из карточек всякие пестрые талоны и вести в высшей степени запутанный учет. Контролеры рыскали на дорогах и в селах, проверяли каждую грузовую машину, чтобы не допустить хищений продовольствия.
Именно в это время в иммигрантских селах открылись кооперативы.
Кооператив, созданный на идеологической основе, предусматривающий участие членов кооператива в прибылях и ставший важной и эффективной частью того современного аппарата, который израильское рабочее движение построило на селе, был чем-то искусственным и весьма странным в иммигрантских мошавах. По виду это была маленькая продовольственная лавка, разместившаяся в бараке в центре села.
Поставщиком кооперативов был «Гамашбир лаоле» — филиал «Гамашбира». Пайщики, пятьдесят-шестьдесят иммигрантских семейств были в буквальном смысле слова нищими, и их покупательная сила — очень близка к нулю. Так как в каждом селе было решено создать такой кооператив, то и тем, кто не кончал экономический факультет, было ясно с самого начала, что вся эта затея по самой природе сулит одни убытки, и потому «Гамашбир» не отставал от Сохнута, требуя все новых и новых субсидий.