Направляясь домой (Колонизация)

Это было где-то между четвертью и половиной мили. Тропинка, очень четко проложенная на земле под давлением, кто мог сказать, скольких поколений ног, вилась и изгибалась к входу. Время от времени Джуссоп молча поднимал руку и махал в знак того, что они подошли к знаменитому виду. Перспектива действительно менялась. Улучшилась ли она? Джонатан не был уверен. Как вы соотносили одно великолепие с другим?

И затем, когда они приблизились к мавзолею, Раса доказала, что может совершать ошибки, сравнимые с любыми, когда-либо совершенными простым человечеством. Шипение сзади заставило Джонатана оглянуться через плечо, чтобы посмотреть, что происходит. Орда репортеров и операторов мужского и женского пола спешила за ними по тропинке, как рой саранчи. Некоторые Ящеры с камерами носили парики, что казалось не просто нелепым, но - в данном случае - осквернением. “Разве это здание не великолепно?” - крикнул один из репортеров.

“Разве это не вдохновляет?” - спросил другой.

“Разве это не заставляет вас стремиться к почитанию духов прошлых императоров?” - крикнул третий. Чем ближе они подходили, тем более возбужденными и неистовыми становились.

Четвертый репортер сказал: “Расскажите мне своими словами, что вы думаете об этом мавзолее”. Затем, не давая никому из американцев возможности использовать свои собственные слова, Ящерица продолжила: “Разве вы не чувствуете, что это самое святое место на четырех мирах? Разве вы не согласны с тем, что нигде больше нет такого сочетания безмятежности, мощи и внушающей благоговейный трепет красоты? Разве вы не сказали бы, что это место не имеет себе равных по великолепию, непревзойденному величию, непревзойденной важности?”

“Уберите их отсюда, ” сказал Том де ла Роса Джуссопу, “ пока я не поднял один из этих священных камней и не размозжил им головы - если, конечно, у них там есть хоть какие-то мозги, что кажется маловероятным”.

Прежде чем гид успел что-либо предпринять, репортеры и съемочные группы догнали людей. Репортер, который хотел вложить слова в уста каждого, сунул свой - или, возможно, ее - микрофон в лицо Джонатану. “Я не буду комментировать мавзолей, поскольку я еще не был внутри, - сказал Джонатан, - но я думаю, что вам нет равных в грубости, за исключением, возможно, ваших коллег”.

“Я посол”, - сказал его отец, и архаичное слово, казалось, произвело некоторый эффект даже на измученных репортеров. Сэм Йигер продолжал: “Мой птенец говорит правду. Мы пришли в это место не для рекламы. Мы пришли посмотреть на то, что здесь можно увидеть, и выразить наше уважение вашим убеждениям, даже если мы их не разделяем. Не будете ли вы так любезны проявить вежливость и порядочность, чтобы позволить нам сделать это - без помех?”

“Но общественность должна знать!” - крикнула Ящерица.

“Это не общественное дело. Это личное, строго частное”, - сказал отец Джонатана. “И если ты не уйдешь, протест, который я заявлю во время аудиенции у императора, действительно будет самым публичным”.

Джуссоп тихо разговаривал по портативному телефону. Полиция Гонки действовала максимально эффективно. Прошло не более двух-трех минут, прежде чем они поспешили выпроводить репортеров. “Давай, давай”, - сказал один из них. “Большие Уроды не хотят, чтобы ты был рядом. Это не дорожно-транспортное происшествие, где ты можешь задавать кровожадные вопросы какому-то бедному мужчине, который только что потерял своего лучшего друга ”.

Бурля протестами, репортеры и съемочные группы неохотно удалились. Очень неохотно - некоторые из них продолжали выкрикивать бессмысленные вопросы, даже когда полиция оттесняла их от американцев. “Я приношу извинения за это, высшие тосевиты”, - сказал Джуссоп. “Я приношу извинения от всей души. Я не думал, что это будет так плохо”.

Может быть, он говорил правду, а может быть, и нет. Американцы ничего не могли с этим поделать, кроме как устроить сцену похуже. Майор Фрэнк Коффи сказал: “Тогда давайте просто продолжим и будем надеяться, что момент не будет испорчен”.

Оказалось, что это не так. Единственная причина, по которой этого не произошло, заключалась в том, что мавзолей был достаточно прекрасен внутри, чтобы избавить Джонатана от дурного вкуса репортеров - и, судя по тому, что он мог видеть, всех остальных тоже. Маслянистый свет Тау Кита лился через окна и отражался от гранита и мрамора. Урны эллинской простоты и элегантности, но не той формы, которую выбрал бы любой человеческий горшечник, содержали последние останки пары тысяч императоров. Последовательность была неоднородной до объединения Home; после этого она казалась завершенной.