Народная война

Дарнев волновался, он шире распахнул расстегнутый воротник гимнастерки, точно ему было душно, и откашлялся. Товарищи опустили головы. Бондаренко не отрывал задумчивых глаз от небольшого портрета Ленина, прикрепленного к стене над столом.

— Тут стишки какие-то, — сообщил Дарнев.

— Читай же, сказано тебе, — вставил кто-то нетерпеливо.

— Да, товарищи, — продолжал Дарнев:

«Сегодня мало времени
Для траурных минут.
Сегодня имя Ленина
В боях произнесут.
И в мавзолей у стен Кремля
Войдет Иосиф Сталин
Лишь на минуту…»

Алексей вдруг почувствовал, что дальше он читать не может, голос его дрожал, срывался, горло сжималось, строки заслоняла пелена навернувшихся на глаза слез. Последующие две строфы он читал сбивчиво и запоминал лишь содержание их.

Мысли в голове путались и путали стихи. Слушавшие улавливали только несвязные отрывки.

— Дай сюда, — с досадой сказал Николай Коротков и вырвал из рук Алексея листовку. Дарнев очнулся, когда Коротков читал последующие строки. Первая строка повторялась:

— «Сегодня мало времени
Для траурных минут.
Сегодня имя Ленина
В боях произнесут.
За снежными долинами,
На реках, в синем льду
Сегодня с этим именем
Бойцы на штурм идут.
Отмстить за кровь невинную,
За боль горячих ран
Сегодня этим именем
Клянется партизан.
Один иль сотнями шагая,
Советский человек идет.
Ни ран, ни устали не зная,
Сквозь ад то имя пронесет.
Трубчане! Злую ненависть,
Как знамя, развернем.
Нам светит имя Ленина
В боях победным днем…

Товарищи! Матери, отцы, сестры и братья! Трудно нам, очень трудно. Да пусть не страшат нас тяготы, а с еще большей силой зовут нас к святой жестокой мести врагу. Под знаменем Ленина, под водительством Сталина — смелее на бой, трубчане!

Комсомол».

— Ну? — спросил Бондаренко, когда стихли оживленные разговоры в землянке. — Что скажешь, Алексей?

Дарнев молчал.

Тогда Бондаренко подал Дарневу донесение Шемета. В нем говорилось:

«Очень отрадно. Воздействие листовки со стихами исключительное… Народ воспрял духом, а гитлеровцы бесятся. Но мне-то каково, поймите. Почему действуете, минуя меня? С каких пор я потерял доверие? Да и делается все в лоб, с отчаянным риском. Так и провалиться недолго, все наши планы полетят. Пять человек уже схватили. Держатся хлопцы пока стойко, но кто скажет, что может быть. Меняем явки. Убедительно прошу не обходить меня…»

Так и не могли установить в тот вечер, кто писал эти незрелые еще, но страстные строки. Каждое слово их дышало простотой, душевным теплом, убежденностью, твердой верой и глубоко волновало сердца.

Дарнев присматривался к Васе Рослякову, молодому смуглому пареньку-комсомольцу с умными глазами и поэтической душой, недавно пришедшему в отряд из окружения. Со второго курса литературного факультета Вася ушел в Московское ополчение. Раненным очутившись в окружении, он направился прямо в Брянский лес к партизанам и попал к трубчевцам. Здесь он продолжал войну, сочиняя с автоматом в руках на досуге боевые стихи, песни, очерки, рассказы. Дарнев еще за неделю до Ленинских дней слышал, как Вася нашептывал стихи о Ленине. Он вспомнил даже несколько строк о недостатке времени для траурных минут.

— Скажи, Вася, ты писал? — спрашивал его Дарнев. — Зачем ты скрываешь, когда все признают, что это хорошо?

— Между нами говоря, я действительно написал почти такие же стихи, — ответил он, — но я никому их не читал и не показывал.

— Может быть, кто-нибудь подслушал?

— Может быть, не ручаюсь. Но, кроме тебя, никто не мог. Помнишь, тогда? Да и то несколько строк. Я здесь шептал, а там уже кто-то переписал… Вероятнее все-таки, кто-то написал… Значит, весь народ думает одинаково.

Выслушав Васю, Дарнев задумался.

Бондаренко поручил Дарневу отыскать таинственных союзников. Алексей пошел на явочную квартиру к матери.

— Не берусь, сынок, — ответила мать, когда он рассказал ей о поручении Бондаренко. — Да, пожалуй, и не следует стараться, можно напортить. Хорошие люди и сами найдутся…

И хорошие люди действительно нашлись. Вскоре Мария Ивановна передала сыну записку, свернутую в узенькую полоску, чтобы ее удобнее было проглотить. У Дарнева екнуло сердце, как только он, еще не развернув полностью записку, взглянул на почерк, настолько он был знаком ему: писала Вера, она просила указать место встречи.

Дарнев принес записку в лагерь и показал Бондаренко.

— Невеста? — спросил Бондаренко, прочитав записку.

— Да, — ответил Дарнев, понимая, что незачем скрывать от Бондаренко свои отношения с девушкой.

— И портрет хранишь? — спросил Бондаренко.