Разобраться в причинах социетальной реакции на ту или иную форму девиантности или социальной проблемы не легче, чем понять, почему девиантное поведение или состояние вообще существует. В этой заключительной главе я хотел бы выдвинуть некоторые причины реакции на феномен модов и рокеров и поместить их в конкретный исторический и культурный контекст, в котором развивался этот феномен. Ключевой вопрос, который следует задать, это не простой трансакционный вопрос о том, почему такое поведение вообще считалось девиантным (ответ на него вполне очевиден), но почему конкретно в то время реакция приняла данную форму и интенсивность. Что именно вызвало реакцию культуры контроля, замечания магистратов Маргита, негодование таких людей, как Блейк или редактор брайтонской газеты, описавший инциденты как «не имеющие аналогов в истории Англии»?
Модели, подобные модели амплификации девиантности, неполны, если их не поместить в контекст этих вопросов. До сих пор, используя ряд смешанных метафор, мы рассматривали объекты моральной паники как пятна Роршаха, народных дьяволов, актеров на сцене, как картинки, мелькающие на экране. В конце концов, обществу они виделись именно такими: обработанные картинки. Но как образы, так и реакция на них созданы обществом, и – не делая никаких метафизических предположений об «истинной» реальности – мы должны найти реальные социальные контексты этого создания. СМИ можно обвинить в том, что, затрагивая такую область, как девиантность, социальные проблемы или политика, они не предоставляют никаких альтернативных парадигм объяснения. Дело не только в предвзятости, ненадежности или недобросовестности, но в использовании стереотипных моделей подачи и парадигм типа «новостное событие», которые фактически отказывают потребителю в серьезном подходе к лежащей в основе события социальной подоплеке.
Эта однобокость характерна не только для массмедиа, но и для некоторых социологических теорий девиантности. Достаточно распространенная критика трансакционных теорий состоит в том, что они умаляют значение изначальных причин поведения, вызывающего реакцию, тем самым создавая асимметричную картину трансакции. Моя критика заключается в том, что часто без объяснения остается сама реакция. Такие модели, как амплификация девиантности, достаточно хорошо описывают, как работает механизм (эффекты обратной связи и снежного кома во время последовательности реакций), но недостаточно объясняют, почему происходит первоначальная реакция, и еще хуже – почему заканчивается сама последовательность. Для решения этих вопросов мы должны выйти за пределы театра и механизма.
Возникновение модов и рокеров
Двойная тема – финансовый достаток (на первом месте) и молодость – доминировала в большинстве исследований социальных изменений в Великобритании после Второй мировой войны. В популярной риторике они появились под слоганом Макмиллана «Так хорошо, как никогда раньше», в социологической версии – под видом дебатов об обуржуазивании. Любой анализ, например, как СМИ пытались интерпретировать и осмыслить происходящее с политической точки зрения, должен был включать тему изменения стиля жизни после наступления «достатка». В частности, следовало сфокусироваться на мифе о бесклассовой подростковой культуре и его распространении в СМИ. Молодежь – даже если она была трудной и проблемной (особенно в этом случае) – изначально была высшим, самым гламурным, самым заслуживающим внимания проявлением мотива достатка. Не случайно в важном исследовании популярной прессы в 1935–1965 годы тема молодежи используется как метафора социальных изменений[248].
До войны основной покупательской способностью обладали люди старше 20 лет. Ни одна возрастная группа не пыталась сознательно отделиться от господствующей культуры в стиле одежды или приверженности к той или иной символике. В период между 1945 и 1950 годами целый ряд экономических и демографических переменных заложили основания для подобной перемены. Средняя реальная заработная плата многочисленного поколения подростков (между 15 и 21 годами), не состоящих в браке, увеличилась вдвое по сравнению со взрослыми. Эта относительная экономическая эмансипация привела к созданию группы с небольшим количеством социальных связей и обязательств, но с уровнем развития, который был не по плечу нуклеарной семье рабочего класса.
За очень короткое время идеальный подросток стал частью системы потребления. В награду за труд ему был предоставлен доступ к полному набору товаров, которые рынок мог предложить, и даже предложить и упаковать специально для него. Это не значит, что его просто эксплуатировали или им манипулировали, – эти понятия, особенно применительно к поп-музыке, слишком примитивны и не передают идеи, что подросток-потребитель также является активным агентом в процессе создания модусов выражения, отражающих его культурный опыт[249].