Посторонний наблюдатель не замечал и того, что массовое распространение породило значительное и крайне жесткое разделение на течения внутри самих модов. Почти с самого начала из их среды выделилось самое экстравагантное течение, привлекаемое блестящим миром бутиков и кэмпа, состоящее из бывших студентов художественных училищ. Они сильно отличались от основной группы своими широкими джинсами, старыми армейскими куртками или кителями, парусиновыми туфлями. Именно они на своих мотороллерах «Корги» или «Ламбретта», по слухам, были участниками стычек с рокерами на курортах. Собственно, к 1964–1965 годам так называемого мода едва ли можно было узнать. Кроме битников, самих рокеров и англизированных искусственных «детей цветов», молодежные работники в Брайтоне могли по внешнему виду отличить скутер-боев (одетых в простые, но элегантные брюки, свитера и куртки, подбитые мехом; как правило, равнодушных к насилию, но причастных к целому ряду нарушений правил дорожного движения), жестких модов (с короткой стрижкой, в тяжелых сапогах и джинсах с подтяжками; предшественники скинхедов, они обычно ходили большими группами и производили впечатление нервных, неуверенных, на грани паранойи; активно участвовали во всех беспорядках) и лощеных модов (постарше, более состоятельные, элегантно одетые, передвигающиеся небольшими группами и обычно в поиске девушек)[265].
Если можно выделить какие-либо основные ценности этого периода, то они, безусловно, перекликались как с выбранным стилем, так и с насущными структурными проблемами. Здесь было нечто большее, чем отказ от трудовой этики, который мы разбирали выше, говоря о ситуации подростка из рабочего класса. Эти группы, как указывал Дэйв Лэнг, не имели никаких убеждений относительно рационального разделения на работу и досуг, производство и потребление. Они не занимали пассивную роль потребителей, навязанную им обществом, которое впоследствии за это же их и осуждало: «Поскольку они больше не верили в идею работы, но вынуждены были подчиниться необходимости, они не были пассивными потребителями, как старшее поколение, сидящее перед телевизором с легким пивом»[266]. И далее Лэнг цитирует статью из журнала Heatwave о «яростной программе потребления, которая казалась гротескной пародией на чаяния родителей модов»[267]. То, что взрослый видел в шоу Ready, Steady, Go и на пляжах, было стилизованной версией этой программы. Взрослые не понимали, каким образом молодежь использовала одежду, таблетки, а главное, музыку как катализатор и способ самовыражения. Совершенно справедливо Лэнг, Наттолл и другие комментаторы видели сущность подрывного потенциала модов не в случайных вспышках насилия и тем более не в употреблении наркотиков (фиолетовые таблетки как раз зеркально отражают представление буржуазных потребителей о покупке легкого решения проблемы), но в их осознанной попытке жить во время досуга, не просто потреблять, но создавать из себя модов. Тот факт, что такая эрозия трудовой этики случается и в других группах[268], не делает ее менее значимой.
Необходимо сказать несколько слов о музыке того времени. Рассматривая, в частности, две группы – Rolling Stones и The Who, – а также используя общий стилистический анализ, мы двигаемся к тем же дорогам, ведущим на пляжи, куда пришли и теории, делающие упор на инструментальные решения. Музыка была куда важнее для модов, чем для рокеров – и чем для тедди, сформировавшихся как поколение до настоящего взрыва рока. Если Beatles подстраивались к духу времени в самом общем смысле – и менялись вместе с ним, – то именно Rolling Stones стали первыми главными освободителями. Как это выразил Кон в двух запоминающихся фразах: «Они вызвали к жизни новую атмосферу подросткового высокомерия» и «стали голосом хулиганства»[269]. Название одной из песен – Get Off My Cloud – могло относиться к теме раннего периода сепаратистской молодежной культуры, но, помимо темы сепарации, они сумели передать огромное количество доминирующих настроений. Это был голос высокомерия и нарциссизма, воспетых ранними модами, голос агрессии и фрустрации (особенно хорошо это схвачено в I Can't Get No Satisfaction, песне, вовсе не отсылающей к сексуальной фрустрации), голос цинизма (как в песне Mother's Little Helper), а иногда и истерический вопль – в ответ на попытки взрослых манипулировать ими. Возвращаясь к аргументу Даунса, можно увидеть, насколько подходящими были эти настроения для целей, которые молодежь хотела добиться своей культурой.