Читаем Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров полностью

В ответ на феномен модов и рокеров участие агентов контроля распространялось (конечно же, не по прямой линии) от местного полицейского подразделения к сотрудничеству с соседними подразделениями, к региональному сотрудничеству и координации деятельности в Скотленд-Ярде и Министерстве внутренних дел, а также к участию парламента и законодательных органов. В ходе этого процесса в систему контроля был вовлечен ряд других агентов. К примеру, для переброски полицейских были использованы самолеты Королевских военно-воздушных сил, а патрули из Автомобильной ассоциации и Королевского клуба автомобилистов предупреждали полицию о любых скоплениях мотоциклов или мотороллеров на дорогах, ведущих к курортам. Транспортная полиция на железнодорожных линиях, ведущих к курортам, была уведомлена, а на последующих этапах непосредственно участвовала в операциях по борьбе с преступностью, снимая с поездов «потенциальных возмутителей спокойствия» до того, как они достигали места назначения.

Эскалация. Были увеличены не только количество агентов контроля, но и охват и интенсивность всей культуры контроля. Решающим фактором, определяющим процесс эскалации, стала обобщенная система верований, которая возникла в результате фазы описания. Именно эта система верований служит для легитимации действий агентов контроля и в конечном счете ассимилируется в существующую мифологию культуры контроля. Преувеличение и отрицательная символизация дали немедленную легитимность: если речь идет о порочной, агрессивной группе лиц, которая несет обществу финансовый ущерб и отвергает культивируемые им ценности, то наказание оправдано. Еще раз процитируем исследование о беспорядках, вызванных зут-костюмами: новые символы дали санкцию рассматривать мексиканцев как более не связанных с благоприятным мотивом, но «вызывали только образ людей вне нормативного порядка, которые сами лишены морали и, следовательно, не имеют права на игру по правилам и надлежащие правовые процедуры»[149].

Если человек воспринимает ситуацию как катастрофическую и, более того, думает, что она повторится, усугубится и, возможно, распространится («катастрофа – мы обречены – дело не столько в том, что случилось, – это как болезнь»), у него есть все основания предпринять развернутые и чрезмерные меры предосторожности. Такой вид отношений между системами верований и социальным контролем можно проиллюстрировать на примере социальной политики в сфере наркозависимости:

Если проблема наркозависимости может быть раздута до пропорций национальной угрозы, то с точки зрения доктрины ясной и явной опасности можно оправдать призывы к еще более суровым наказаниям, применению более суровых ограничительных мер и дополнительных ограничений прав индивидов[150].

Агенты контроля действовали с точки зрения «доктрины ясной и явной опасности», и именно логика собственного определения ситуации вынудила их усилить меры, которые они уже приняли и предложили принять в дальнейшем для решения проблемы. Эта ориентация отражена в высказываниях, где чаще всего встречаются такие фразы, как «затянуть гайки», «принять жесткие меры», «не дать ситуации выйти из-под контроля» и т. д. Доминирующими мотивами были «возмездие» и «сдерживание», вместе с «защитой общества»; последнее получило особую легитимацию благодаря отсылке к образу тех, кого нужно защищать, – ни в чем не повинных отдыхающих, стариков, мам и пап, маленьких детей, строящих замки из песка, и честных торговцев.

Инновация. Последний общий элемент культуры контроля заключается в том, что она расширяется не только по степени, но и по сути за счет фактического или предполагаемого введения новых методов контроля. Эта реакция соответствует инновации в коэновской адаптации типологии Мертона для осмысления реакций на девиантность[151]. Для Коэна инновация как механизм реагирования означает игнорирование институционализированных ограничений при выборе средств, например, маккартизм или использование «допросов с пристрастием». Я бы включил этот аспект, а также вид инновации, который открыт агентам контроля, но не девиантам, чтобы изменить или предложить изменить сами институционализированные ограничения с помощью законодательных средств.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Масса и власть
Масса и власть

«Масса и власть» (1960) — крупнейшее сочинение Э. Канетти, над которым он работал в течение тридцати лет. В определенном смысле оно продолжает труды французского врача и социолога Густава Лебона «Психология масс» и испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», исследующие социальные, психологические, политические и философские аспекты поведения и роли масс в функционировании общества. Однако, в отличие от этих авторов, Э. Канетти рассматривал проблему массы в ее диалектической взаимосвязи и обусловленности с проблемой власти. В этом смысле сочинение Канетти имеет гораздо больше точек соприкосновения с исследованием Зигмунда Фрейда «Психология масс и анализ Я», в котором ученый обращает внимание на роль вождя в формировании массы и поступательный процесс отождествления большой группой людей своего Я с образом лидера. Однако в отличие от З. Фрейда, главным образом исследующего действие психического механизма в отдельной личности, обусловливающее ее «растворение» в массе, Канетти прежде всего интересует проблема функционирования власти и поведения масс как своеобразных, извечно повторяющихся примитивных форм защиты от смерти, в равной мере постоянно довлеющей как над власть имущими, так и людьми, объединенными в массе.http://fb2.traumlibrary.net

Элиас Канетти

Обществознание, социология / Политика / Образование и наука / История
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология