Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров

Основания, на которых можно отказать в освобождении под залог, особенно если это касается несовершеннолетних, довольно ограничены, но было совершенно очевидно, что эти основания никто и не рассматривал, в освобождении под залог было отказано в принципе. Многие цитировали председателя магистратов Г. Кушни, который заявил, что освобождение под залог вообще не будет рассматриваться, какое бы поручительство ни предлагалось[160]. Хотя в большинстве газетных заметок о судебных процессах говорится, что суд магистратов применил предварительное заключение «чтобы позволить полиции провести расследование», эта причина не упоминалась в суде, когда обвиняемым отказывали в освобождении под залог. Выступая от стороны обвинения, инспектор У. Тапсал высказался против того, чтобы обвиняемых выпускали под залог, потому что, во-первых, будет нарушена справедливость, а во-вторых, нужно защитить общественность. Первое из этих оснований не является юридическим, а второе сложно оправдать. Часто в результате оглашения обвинительного заключения молодой человек, всего лишь отказавшийся «двигаться дальше», объявлялся «неуправляемым». Таким образом, обвиняемые по множеству относительно незначительных дел, включая два дела с участием несовершеннолетних, содержались в тюрьме до трех недель; в том числе двое несовершеннолетних, оштрафованные на 5 фунтов каждый за препятствование полиции, провели 11 дней в тюрьме Льюиса.

Карательное и произвольное применение меры пресечения ярко продемонстрировано в деле, в котором обвиняемому после одиннадцати дней заключения вторично отказали в освобождении под залог и «приговорили» к еще одной неделе заключения. Через несколько минут его вернули в зал суда и сообщили, что констебль, которому он якобы воспрепятствовал исполнять обязанности, уходит в отпуск и срок снизят до четырех дней, чтобы суд рассмотрел дело до начала отпуска. Мало кто знаком с процедурой обжалования решения о предварительном заключении, молодому же человеку (Д.Г.), знающему процедуру, отказали в бланке ходатайства об изменении меры пресечения на освобождение под залог (об этом случае было извещен НСГС). Это серьезное нарушение; более того, имелся прецедент: совет возбудил дело от имени шестнадцатилетнего подростка, и он был немедленно выпущен из заключения под залог.

Этим не ограничивались странности судопроизводства. В двух случаях (Гастингс, август 1964-го и Брайтон, Пасха 1965-го) суды низшей инстанции постановили опубликовать имена всех несовершеннолетних нарушителей. Председатель суда в Гастингсе (г-н А. Д. Кут) также приказал в некоторых случаях брать у обвиняемых отпечатки пальцев. Председатель суда в Брайтоне (г-н Паско) объявил, что выдаст ордера на арест тех отцов обвиняемых, которые не явились в суд. По меньшей мере в одном случае об отце, которого не уведомили о дате слушаний, было написано, что он был «слишком занят» чтобы прийти на слушания по делу своего сына. Родители, присутствовавшие на предварительных слушаниях, часто подвергались грубому обращению со стороны судьи или секретаря, им не разрешали высказываться, а их предложения внести залог, конечно же, отклонялись. Некоторые родители не могли не сделать вывод, что их присутствие тоже было формой «внелегального наказания».

Действия суда – и других агентов контроля – следует рассматривать как логический результат того, как культура контроля определила ситуацию. Логика этого определения – продукт и, в свою очередь, определяющий фактор образов и отношений фазы описания – не оставляла судьям ни капли сомнения в их роли: необходимо было жестко подавить нарушителей, сделать их пугалом и остановить остальных. Такой тип логики, навязанный ассимиляцией к системе верований, конечно же, известен в истории уголовных процессов. Непосредственная параллель, которая напрашивается сама собой, – это феномен тедди-боев 1950-х годов – тогда агенты контроля действовали так же. Тони Паркер, рассказывая о суде над Майклом Дэвисом, ярко описал свои ощущения от приговора: по его словам, Дэвиса приговорили «не столько за то, что он мог сделать, сколько за то, что он был символом того, что современная публика находит отвратительным и угрожающим ее стабильному образу жизни». Умножение предвзятых и мелодраматичных заголовков («Эдвардианские костюмы – танцевальная музыка – и кинжал») означало, что суд рассматривал не только вменяемое Дэвису преступление, «но и все, что его касалось, и все, что он имел несчастье представлять»[161]. Мальчик, заколотый в парке Клэпхэм Коммон, символизировал то, на что, по мнению публики, были способны тедди-бои.