Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров

В целом процесс с участием неформальных агентов, пытающихся институционализировать новые методы контроля, аналогичен процессу, разворачивающемуся во время стихийного бедствия, когда система экстренной помощи или терапевтическая социальная система отсылают проблему к «вышестоящей системе» или «восстанавливающей социальной системе». Первые простые действия социальной системы экстренной помощи удовлетворяют насущные потребности в пище, укрытии и спасении в случае бедствия точно так же, как полиция и суды решали неотложные проблемы, поставленные перед обществом модами и рокерами: идентификация и стигматизация девиантов, защита людей и собственности и вынесение заслуженного наказания. Затем в дело вступают более медленные организации вышестоящей системы; с распространением новостей бедствие (в зависимости от его характера и полученного описания) может быть определено как национальная проблема. После чего начинаются общественные заседания, расследования, петиции и, как в случае создания правил, выносится требование о том, чтобы системы экстренной помощи получили больше полномочий или чтобы вышестоящая система взяла ситуацию под свой контроль.

Первый шаг – нужно посмотреть, как определили проблему те, кого она затронула непосредственно. Совершенно очевидно, что хулиганство не является «преступлением без жертвы», а разработка мер исключительного контроля частично зависит от того, как жертвы сформулировали проблему. Как и следовало ожидать, исходя из ориентационных мотивов, первоначальная реакция жертв в местном сообществе – классифицировать ситуацию как катастрофическую. Фактически именно первоначальная реакция самозваных представителей приморских городов вызвала панику и последующую сенситизацию. Эта схема установилась после панических заявлений прессы об инциденте в Клактоне: «Я видел беспорядки в Южной Америке, но здесь толпа прямо-таки бесчинствовала» (г-н Дж. Мальтхаус, менеджер прибрежного отеля); «Клактон сегодня превратился бы в развалины, если бы не наши бравые британские бобби» (советник Э. Пэйн, председатель совета курорта по связям с общественностью). Подобные заявления были сделаны и после следующих происшествий. «Мы были на грани всеобщего бунта. Немного больше истерии в следующий раз, и все выйдет из-под контроля. А на данный момент нет ничего, что могло бы помешать случиться следующему разу» (г-н А. Уэбб, президент Ассоциации отелей Брайтона). Эта реакция была раздута прессой: Брайтон стал «городом, кипящим от гнева и негодования» (Evening Argus, 18 мая 1964 года); Маргит – «городом, охваченным страхом… безнадежностью… и переполненным гневом» (Evening Standard, 19 мая 1964 года), а хозяин кафе, «пострадавшего от беспорядков», умолял репортера не публиковать его имени: «Они вернутся и разобьют мой магазин. Я больше не хочу неприятностей. Уходите».

Некоторые местные жители претворили свои страхи в жизнь – после Клактона и других инцидентов ходили слухи о группах «народных мстителей», сформированных местными торговцами для защиты своей собственности. После Пасхи 1964-го, несмотря на относительную незначительность инцидентов в Маргите, некоторые местные жители были достаточно сенситизированы нарастанием событий в Клактоне, чтобы начать приготовления к лету. Работники индустрии развлечений вооружились детскими бейсбольными битами, а управляющий приморской кофейни хотел бы снабдить швейцаров всех заведений снарядами со слезоточивым газом для защиты от банд.

Сложно сказать, насколько репрезентативен был такой тип реакции. Газетные сообщения явно преувеличили накал страстей, а народные мстители, вооруженные слезоточивым газом, были в меньшинстве. Не многие торговцы лично пострадали от беспорядков, большинство слышали о них из вторых рук. Тем не менее в приморских городах, почти полностью зависящих от летних туристов, страх потерять бизнес был вполне реальным, и в таких выразителях общественного мнения, как редакционные статьи, письма в местной прессе, муниципальные дебаты и публичные речи (например, на церемониях присуждения школьных призов и медалей), отразилась неподдельная тревога. Таким образом, наличествовало одно предварительное условие для развития исключительной культуры контроля: определение некоторыми людьми ситуации как несопоставимой с их интересами и требующей принятия мер.