Важно четко понимать природу этих интересов, так как именно представление о том, какие интересы следует защищать, формирует последующие кампании по созданию правил. В конечном итоге «интересы» могут проистекать из того, что Ранульф назвал «бескорыстным стремлением налагать наказание»[173], но если говорить более конкретно, интересы были представлены только финансовые. Кампании, призывающие к действию, взывали к коммерческим интересам, а ведущие фигуры этих кампаний зачастую были лидерами коммерческих и бизнес-организаций. Одними из самых значительных групп давления стали торговые палаты и ассоциации отелей и гостевых домов, а вмешательство муниципального совета исходило из стремления защитить каникулярную коммерцию и «хороший имидж» города. В серии заявлений, сделанных отдельными личностями и организациями, заметен коммерческий интерес: первая реакция была панической, но как только стало ясно, что это может повредить городу, создавая дальнейшую панику (не только социологи знают о самореализующихся пророчествах), тон заявлений изменился, и местные власти выступили против преувеличенных сообщений в прессе. Так, мэр Маргита сказал:
Я считаю, что к ситуации подошли неправильно – действия сравнительно небольшого количества хулиганов получили всенародную огласку. Стоило бы их проигнорировать – и даже если мы начнем игнорировать их сейчас, с этого момента, то собьем спесь с этих хамов, а с их мелкими нарушениями разберутся должным образом на местном уровне. Почему бы не дать местным жителям разобраться с местными происшествиями?
Коммерческий интерес придал требованиям своеобразную форму: если это повторится, люди не поедут к нам отдыхать; мы должны избавиться от модов и рокеров, либо выгнать их из нашего города, либо не пускать вовсе. Нам все равно, куда они поедут – пусть разнесут Маргит (или Гастингс, или Брайтон, или Истборн), только бы не являлись сюда. В этих требованиях слышится отзвук кары изгнания, известной в племенных и других примитивных сообществах – первичной внутригрупповой агрессии по отношению к девиантам, закрепленной в нашем фольклоре вестернами, в которых преступника «гонят вон из города».
Здесь в требованиях возникает противоречие. Хотя множество местных, как и мэр Маргита, скорее были встревожены освещением событий в прессе, чем «кипели от страха и гнева», они знали: будь проблема определена как исключительно местная, никакие меры не были бы приняты. Для создания правил проблема должна быть не только концептуализирована с точки зрения призыва к массовой аудитории, но и определена таким образом, чтобы она рассматривалась как законная ответственность вышестоящей системы. Другими словами, недостаточно «дать местным жителям разобраться с местными происшествиями»; событие необходимо было раздуть до национальных масштабов, а ответственность за него – передвинуть наверх. Так, после первого инцидента в Клактоне последовали немедленные призывы к расследованию в Министерстве внутренних дел, а «правительство», «благодетели» и «реформаторы» стали козлами отпущения.
Перенесение ответственности «наверх» имеет и свой собственный коммерческий мотив. Поскольку образ молодых людей «в поиске острых ощущений» был очень распространен, стало ясно, что ограничение проблемы исключительно местными рамками отразилось бы на заведениях курорта. В то время как сторонние наблюдатели интерпретировали «скуку» в более широком смысле, местные жители, беспокоясь, что ее воспримут как скуку «в конкретном месте», стремились развеять домыслы о том, что проблемы на курорте могли быть вызваны отсутствием условий для отдыха: «здесь есть чем заняться, если им было скучно, это не наша вина».
Учитывая наличие таких условий для успешного создания правил, как осведомленность о проблеме, признание конкретных легитимирующих ценностей, личный интерес и зачатки пирамидальной концепции ответственности и причинности – какую же форму приняли местные требования? Первый тип требований касался не конкретных мер, а, скорее, был обобщенной просьбой о помощи. Раздавались призывы к Министерству внутренних дел провести расследование, «ужесточить» законы, «расширить полномочия» судов и полиции. Типичным для таких туманных обобщенных обращений было заявление председателя судебной коллегии Гастингса: