Население: одна

Выходит, они залезли в ее личный файл. Этого не делала даже она сама. Офелия снова начала закипать. Какое право они имели?! Они ей никто: ни родные, ни друзья, ни соседи, – и она ничем им не обязана.

– Это… ненормально, – сказала Кира. – Это ваше желание… остаться единственным человеком на планете… Оно ненормально.

– Получается, что я ненормальная, – сказала Офелия. Она уже поняла, что с этой женщиной молчание не работает.

– И все-таки почему?

Офелия передернула плечами.

– Предыдущие ответы вам не понравились; вы сказали, что я ничего не понимаю. Мне сказать правду или попытаться угадать, какую неправду вы хотите услышать?

У Киры округлились глаза. Не ожидала, что старуха умеет кусаться?

– Не нужно так… так горячиться. Я просто спросила. – Голос ее звучал оскорбленно. Хорошо. Пусть оскорбляется на здоровье.

– Я хотела остаться одна. Я не бывала в одиночестве много лет. Я не страдала от одиночества ни в детстве, ни теперь.

Кира едва заметно встряхнула своей безупречной стрижкой, отвергая такое объяснение.

– Это потому что здесь умерли ваш муж и дети? Вы не хотели их оставлять?

Офелия вздохнула и, оттолкнувшись от стены, медленно выпрямилась. Эти люди были почти такими же чужими, как существа, но, в отличие от существ, даже не пытались ее понять.

– Чтобы услышать, надо слушать, – сказала она, для пущей убедительности подергав себя за ухо. Они все равно сделают свои выводы, и, что бы она ни сказала, ее слова ничего не изменят.

Она обогнула дом и вышла на луг. Кира поплелась было за ней, бормоча что-то невразумительное, но быстро отстала. Офелия не оборачивалась, но спиной еще долго чувствовала ее тяжелый взгляд.

Оказавшись в благословенной тишине, среди овец, не обращающих на нее в это время дня никакого внимания, Офелия превратилась в невидимку для остальных людей. В принесенную с собой корзину она собрала овечий навоз и разложила его вдоль внешней кромки луга, поддерживая терраформирующие травы смесью бактерий и грибов, чтобы местные виды не проникли на пастбище.

Пришельцы не выносили навоз и все, что пахло жизнью или, как они выражались, «воняло органикой». Они старались держаться подальше, когда она занималась грязной, по их мнению, работой. Первый восторг от свежих помидоров сменился отвращением, когда они узнали, что Офелия не стерилизует коровий и овечий навоз и кухонные отходы, которые шли сперва в компостную канаву, а потом в почву. Они больше не угощались помидорами и отказывались от прохладительных напитков – хотя рвали фрукты, которые потом тщательно мыли на кухне в центре.

Офелии надоела их брезгливость, надоела постоянная суета, надоело то, как они перебивают ее, не извинившись, отвлекают разговорами, а когда им наскучит общение, уходят, не попрощавшись, словно забыв о ее существовании. В огороде копились дела, требующие ее внимания; она не могла ни шить, ни вязать, ни мастерить украшения, когда в любой момент ее могли прервать с выражением лица, в котором явственно читалось недоумение: зачем тратить время на такие глупости, если ей скоро улетать? Казалось, они поставили своей целью сделать ее жизнь невыносимой.

Контраст между их поведением и поведением существ был разительным. Старый внутренний голос самодовольно говорил, что этого следовало ожидать. Разве может она что-то значить для этих ученых? Они умели оценивать людей, и в этой иерархии она, Офелия, стояла в самом низу. Существа не могли этого знать. Возможно, она нравилась им, потому что стала первым встреченным ими человеком; возможно, они были благодарны ей за новые впечатления. Причина их уважения наверняка заключалась в каком-нибудь незначительном пустяке; они просто не знали, что имеет значение, а что нет.

На солнце навоз высыхал быстро, и Офелия не брезговала его собирать, хотя и устала то и дело нагибаться к земле. Головная боль почти прошла, но напоминала о себе, когда она наклонялась, словно кровь приливала к шишке и пульсировала в ней. Возможно, так оно и было. Рубашка тянула в плечах. Старый голос нашептывал, как она стара, слаба и бесполезна. Новый молчал, холодным узлом затаившись в сердце. Офелия продолжала работать, стараясь не слушать старый голос. Может быть, если держаться подальше от людей, новый голос заговорит с ней снова. Офелии его не хватало.

Тень, движение на краю поля зрения: одно из существ. Офелия подняла глаза, изобразила приветственный грудной рык, и существо поздоровалось в ответ. Поверх собственной амуниции оно носило одно из ее ожерелий. Завладев вниманием Офелии, существо похлопало по корзине и вопросительно заклекотало. В отличие от своих сородичей, оно редко пыталось прибегать к человеческому языку.

– Овечий навоз, – объяснила Офелия, как будто оно понимало. – Это для травы, чтобы лучше росла.