Наш маленький, маленький мир

Хозяйка с радушной улыбкой подавала кофе, где плавали уже утонувшие или еще цепляющиеся за жизнь муравьи; суп, где нашли свою смерть мухи и грибные, а то и мясные черви; жареных вместе со шкварками золотистых тараканов, тех, что искали спасенья на сковороде.

Мама по доброте душевной не находила в себе мужества упрекнуть подслеповатую хозяйку, пыталась приглядывать в кухне сама, но справиться с ползающими и летающими насекомыми была не в состоянии. Вскоре мама рассудила, что трактирщица должна благодарить судьбу, отнявшую у нее добрую половину зрения.

Мы искали спасения на природе. Тащились по жаре, по пыльной дороге; наши мамы шли рядом (изредка нас обгоняли лошади или волы, запряженные в телегу), беседовали, толкая перед собой коляски. В одной сидел Кая, разряженный, как девочка, в другой в своем гипсовом ложе лежал Павлик. На глаза ему накидывали платок от солнца, но, услыхав грохот телеги, он платок сбрасывал.

Мальчики беспрестанно ссорились:

— Это мое телега.

— Это мое телега.

— Это мое лошадь.

— Это мое лошадь.

— Это моя дерево.

— Это моя дерево.

В азарте спора один не слушал, что говорит другой.

Мамы забывали обо мне, а я, заглядевшись, не замечала, что отстаю. Мне нравилась мягкая пыль, которая так приятно просеивалась сквозь дырочки сандалий и ласкала пальцы, я разувалась, ступни оставляли четкие следы, муравей барахтался в отпечатке моей ноги, и, чтобы помочь ему выкарабкаться, я протягивала ему соломинку. Как можно было пройти мимо отслоившейся от ствола коры — там притаился жучок, и я ждала, когда он вылезет. Тут я замечала перышко — оно одиноко лежало на траве. Положив его на ладошку, я дула — перышко взлетало и, кружась и покачиваясь, опускалось на землю. А как аккуратненько выстроились зернышки в колосе! Одно я вытащила из гнездышка и прикусила зубами, на языке остался вкус хлеба и молока. А совсем внизу, у самой земли, в хлебах росли цветы, совсем крохотные, кукольные, махонькие-махонькие. Я не знала их названий, но глаза мои превращались в микроскоп, и я различала самые тонкие оттенки каждого лепестка, видела четкий рисунок этих диво-дивных трав, весь этот ни на что не похожий крохотный мирок. А одна-единственная капля росы, сохранившаяся с утра в цветочном венчике, приводила меня в восторг.

Мне необходимо поделиться с кем-нибудь моими открытиями, но дорога пуста, капля росы пролилась, в отчаянии я бегу и кричу:

— Мама-а-а, подожди-и-и меня-я-я!

Я приближаюсь, и Павлик передразнивает меня, повторяет мой отчаянный вопль, к нему присоединяется и Кая.

Мамы останавливаются. Я догоняю их и некоторое время шагаю рядом с колясками, но вот под моей ногой хрустнуло яблочко-падалица, я нагибаюсь, беру его в руку, зернышки у него маленькие, белые, я откусываю кусочек и тут же выплевываю горькую слюну. Почему яблоко не осталось на дереве? Почему мама-яблоня сбросила его? Или это сделала красивая яркая птичка? Откуда она прилетела? Когда я вырасту большая и у меня будет свое королевство, я поселю в нем разных пестрых птичек и бабочек, ящериц и стрекоз и мышек в серых шубках. Я вспугнула белую ночную бабочку, она красивее, чем мотылек, а главное, ее можно поймать, я разглядываю ее глаза и усики.

Мамы с колясками скрылись за поворотом дороги, меня охватывает страх, я совсем одна на белом свете, я бегу и падаю — мои колени и локти не успевают заживать, — я поднимаюсь и ору:

— Мама-а-а, подожди-и-и, мама-а-а!

Коляски вторят мне двухголосым эхом. Иногда я настолько увлекаюсь созерцанием, что маме приходится возвращаться за мной, она дает мне очередной подзатыльник и тащит к тете Тонче, которая присматривает за обоими разбушевавшимися мальчишками.

Несмотря на палящий зной, тетя Тонча свежа как роза. Золотистые волосы красиво завиты, большие карие глаза глядят на мир с детским удивлением. Она сама шьет себе платья и всегда выглядит так, будто только что сошла с модной картинки. Ее прелесть завораживает меня. Глядя на нее, я ощущаю всей кожей, до чего же я чумазая, сопливая и зареванная, и пытаюсь вытереть лицо грязными руками.

— Невозможная девчонка, — с отвращением говорит тетя.

— Что мне с ней делать? — вздыхает мама. — Ну просто дубина какая-то, никак не пойму, в кого она такая уродилась!

Они начинают перебирать родню с маминой и отцовской стороны, чтобы добраться до истоков моих дурных наклонностей, я сначала слушаю их, но тут на моем пути встает репейник. До чего же хорош! Листья кружевные, зеленые колючки и фиолетовая корона! Над душистыми цветами жужжит полосатый шмель и потягивает сладкий сок. В моем королевстве будут и шмели, только без жала. И пчелы, и воинственные осы, но свое опасное оружие пускай оставят у входа.

— Мама-а-а! Подожди-и-и меня-я-я!

Иногда мы проходим мимо крестьян, работающих на полях. Женщины выпрямляются и, заслонив глаза ладонью, долго смотрят нам вслед. Мы здесь первые «дачники». Скорее всего, и последние.

Вопреки своим убеждениям мама, вторя тете, здоровается с ними, взрослым вторит эхо из колясок:

— Бог в помощь!

— Пошли господь бог, — отвечают крестьяне.