Наш маленький, маленький мир

Деревенская природа была в заговоре против нас, и наши мамы приходили в отчаяние от черной кухни, от молока, где плавали насекомые, от сахара, кишащего осами, от мяса, нашпигованного мушиными яичками. Вилок, ножей и тарелок здесь не полагалось, так же как и умывальников. Умывались без затей: из жестянки набирали немного воды в рот, прыскали в сложенные лодочкой ладони, обтирали лицо, одновременно прополаскивали рот, второй струйкой мыли руки. Так же экономно и практично ели из общего горшка похлебку; ложку, облизав, засовывали в башмак; картошку вываливали прямо на стол и ели руками.

Мяса летом не было, но частенько ловили в ручье раков, мне нравилось смотреть, как в горшок кидали зелено-коричневую живность, а доставали оттуда ярко-красную.

Я сидела во дворе, высасывала клешни и кидала собакам панцири. Было не то чтобы очень вкусно, но мне нравилось обрывать у раков ножки.

Мама написала отцу такое душераздирающее письмо, что он сел в поезд и прикатил за нами. Он вез на помощь тетю Марженку. До станции они добрались только к ночи, а тут еще поднялась буря с грозой, ливень слепил глаза, вокруг не видно ни зги, лишь сверкающие молнии вырывали на секунду из кромешной тьмы кусок дороги. Они плутали среди пней, кустарника, обрывов, сбились с пути окончательно и боялись потерять друг друга. Кругом гремело, выл ветер, мчались какие-то потоки, они брели по воде, промокли до нитки.

Тетя Марженка была маленькая и худенькая, она пряталась за папину спину. Когда они карабкались на пригорки, она висела на его руке, вниз спускалась сидя, съезжала по грязи и хвое. От усталости они дошли до полного отупения, все стало им безразлично, но они лезли, шли, карабкались, перебирались вброд, и лишь иногда кто-нибудь кричал:

— Ты еще здесь, Марженка?

— Где ты, Павел?

К утру, основательно попетляв, они добрались до нас. Пели жаворонки, петухи орали свое «кукареку», над лесом поднималось марево.

— По-моему, мы чуточку поплутали, — преспокойно сказал папа, — и сделали небольшой крюк, зато здесь — прекрасно.

— А мух-то, мух, — стонала мама, — а уж блох! Не уверена, что та гадость, ползавшая по моей руке, не вошь!

— Вошь намного лучше блохи, моя милая! Схватила — и дави! А попробуй поскачи за блохой! Или поймай муху!

Папино спокойствие только раздражало маму. Она забрала Павлика и уехала с папой домой. Меня оставила в деревне на попечении тети Марженки.

Вместе нам было очень хорошо. Просто замечательно! Мы ходили по грибы, и я нашла здесь свой первый боровик (тетя мне дома нарисовала его), собирали цветы, наблюдали за красивыми синими и зелеными мухами, ловили бабочек. Возможно, за то буйство красок, которое я долго и бережно храню в памяти, я должна быть благодарна именно тете Марженке. Она сумела насытить цветом мой черно-белый мир. До сих пор мое внимание привлекала лишь форма вещей, но стараниями тети абрисы заполнились краской, все ожило, все согрелось.

Я перестала обращать внимание на царапины и волдыри, уже не боялась ни собак, ни гусей, тетя перенесла их на бумагу, и животные сразу же стали ручными, заулыбались, и вот уже мир стал безопасен.

И все же здесь, в деревне, я впервые столкнулась с жестокостью жизни. До сих пор гвоздем сидит в моей памяти страшная действительность, окрашенная в яркие цвета, — сверкающая желтизна поглощается тьмой.

Крохотная желтая птаха прыгала и чирикала, и вдруг неожиданно появилась кошка. Стряслась беда! Я нежно любила и птичку и кошку, мне было трудно рассудить, кто прав, а кто нет. Оцепенев, я наблюдала за трагедией. Тетя сразу же начала импровизировать:

Наша кошка-недотрожка
        поймала птичку у сторожки…

И песня продолжалась:

Откусила крылышки,
            теперь не полетит,
Откусила клювик,
            теперь не запоет…

Я пела вместе с тетей, добавляя все новые и новые четверостишия, и удивительное дело — только что разыгравшаяся трагедия стала казаться мне вполне естественной. Кошку я простила. Ведь шерстка у нее была такая, мягкая, такая шелковистая!

Наступило следующее лето, но мама и слышать не желала о радостях деревенской жизни. Доктор же снова порекомендовал вывезти брата на свежий воздух, и она скрепя сердце согласилась.

На сей раз на помощь пришла тетя Тонча. Ее родство с нами было, пожалуй, спорным, но я по могу представить своего детства без тети Тончи. У бабушки была одна-единственная родная сестра, и, как это случается в жизни, одной аист приносил детей каждый год, другую же облетал стороной. Аисты — птицы неразумные, они приносят младенцев на окошко беднякам, им в голову не приходит, что можно заглянуть и к тем, кто живет в достатке.