Наш знакомый герой

— Леня столько работал, что… Кто-то сказал ему, будто по радио объявили, что писателю Золотову присвоили орден… Он был твердо уверен, что орден присвоили ему. Поймите, он был убежден, что трудолюбие должно быть вознаграждено… И он послал письмо в Москву, в Комитет по наградам, или как там. Разумеется, они ответили, что орден дают другому Золотову… Письмо он получил без меня, я уходила в магазин… Когда вернулась, письмо лежало на столе, а Леня… — она опять заплакала.

Дальше Сурков знал и сам: «В моей смерти…»

* * *

— «В моей смерти прошу никого не винить», — сказал Сурков. — Даже тут он оказался плагиатором… Я помню, меня как-то раз вызвали на самоубийство, так тот написал: «Товарищ следователь, простите за беспокойство».

Гусарову не понравился тон Суркова, но упрекать не стал. Каждая профессия накладывает на человека отпечаток — с этим не поспоришь.

— Но в чем все-таки дело, как ты думаешь? — спросил Гусаров.

— Много всего. Говорят, он решил, что ему дали орден. С какого потолка он это взял? Там письмо из Москвы осталось, чтоб ордена он малость подождал. Самоуверенность крайняя. Ну, и зависть… Месяц назад он позвонил мне и сказал, чтоб я прочел «Львиную долю». Ну, это, якобы, Новоселов написал. Дескать, Новоселов кого-то ограбил или убил, сменил фамилию и возник как Иванов.

— Ты-то хоть прочел роман?

— После его звонка пришлось. Если б я был мистиком, я бы тоже сказал, что это Новоселов. Какая-то машина времени, а не роман. Машина с миной.

Оба задумались. Действительно, большинство эпизодов в романе были один к одному списаны с биографии Новоселова, по крайней мере, они соответствовали тому, что Новоселов о себе рассказывал. А Новоселов рассказывал много. Возникало ощущение, что он в дружеских беседах выкладывался без остатка, нуждался в исповеди. Были у него причины считать себя бесповоротно виноватым, и совесть заставляла его говорить. Это не значит, что он был болтуном, которому все равно, перед кем исповедоваться, из «Львиной доли» как раз становилось ясно, что именно в лито, в этой странной компании он впервые нашел собеседников, которые не только живут, но и пытаются разобраться в жизни. Погоня за врагом изнурила Новоселова, он устал бродить во тьме. Он знал теневую сторону жизни, но не принадлежал к тем, кто тьму считает единственной реальностью. Потому-то он и разбавил свой роман образами товарищей по лито, идеализировав их, как считал Гусаров.

— Ну, а что ты скажешь как следователь? — спросил он у Суркова.

— Как следователь я скажу, что этот роман слямзили у Новоселова при жизни, вот и все.

— Гришка, тебе надо вступить в общество книголюбов. Только там настолько не петрят в литературе. Ты же слышал рассказы Новоселова, сам разбирал с нами его бумаги. Не спорю, говорил он прекрасно, рассказывал, как Шахразада, но написать… Он слишком яростно жил тогда, чтоб еще и писать… Ему и без писательства все удавалось. Это не мы с Женькой Лохматой, не бедняга Золотов. Да и молод он еще был для такой прозы.

— Уж не хочешь ли ты, чтоб я начал искать Новоселова? Изволь. Пойдем к Иванову и спросим прямо: как и почему?

— Мы были у Иванова. Жена сказала, что там он только прописан. Что она с ним в разводе. И чтоб мы больше не шлялись и не звонили. А передавать она ничего не будет. Так-то.

— Да, прямо как в детективе. Убийство в закрытой комнате. Ну а вдруг роман написал кто-то из наших, из тех, кто ходил в лито. Мог же кто-то записывать за ним его байки, а потом состряпать по ним роман?

— Кто, Гриша, кто? Пивной Старик? Нинель? Ты, надеюсь, понимаешь, что эти двое сразу отпадают. Витюша-дантист? Но он, как помнишь, писал только о клыках и резцах своей очередной возлюбленной. Голубенко? Покойный Золотов? Или разлюбезная наша Ванда, названная в романе «феноменом бессовестности»? Или Суздальский, неудавшийся актер и неудавшийся поэт?

— Ну, под Блока он писал потрясающе.

— Под Блока, под Есенина. Ну а сам по себе? Был такой поэт? Нет!

— Остаетесь вы с Лохматой, — Сурков хитренько ухмыльнулся.

— Будь я на твоем месте, мне бы это не пришло в голову. Неужели ты так и не понял, что по нам валяйся чужие сюжеты на дороге — не наклонимся. Нам своего опыта девать некуда.

— Да уж. Особенно ей. — Сурков усмехнулся нехорошо, будто знает нечто такое…

Лет семь не видел Гусаров Суркова и потому не мог понять — циничен ли стал старый приятель либо это по-прежнему лишь игра в цинизм, которой всегда отличался этот престарелый маменькин сынок.

— Я думал, ты хоть с годами что-то понял… Хотя бы насчет Женьки. Ведь ты вроде бы любил ее?

— Ну, свежесть, молодость… В ней, конечно, что-то было. А тут увидел ее из трамвая. Идет, сама с собой разговаривает, руками машет. Городская сумасшедшая. Уж и в молодости-то была не ахти… Лицо углами, сама сухая, как плетка… — И вдруг добавил неожиданно: — Я очень ее любил.